Они стояли так около часа, упрямо ожидая поездов, которые не пойдут. И она говорила, говорила, веря в магию слов, которые уже ничего не могли изменить. И слова ее звучали в его ушах под траурный, нечеловеческий голос из репродуктора:
— Граждане пассажиры… советуем использовать эту возможность… советуем использовать…
И вдруг он сказал, глядя прямо ей в глаза:
— А ты мне не веришь. Ты думаешь, я просто не люблю тебя после того, что было.
Она пристально посмотрела на него:
— Нет… теперь верю.
— Граждане пассажиры… — дребезжал голос в репродукторе.
И тут он посмотрел на девушку, будто впервые увидел ее. Увидел, как она вся дрожит от холода. И острая, ни с чем не сравнимая боль резанула его по сердцу.
— Едем ко мне. Мы сегодня не дождемся поезда. Переночуешь у меня.
И почти бегом повел ее к остановке такси.
Когда они вошли в комнату, девушка бессильно опустилась в кресло. Он щелкнул выключателем — и за окном сразу весь мир окутало мраком и неуютно потемнели стволы наполовину голых деревьев.
Она дорожала, сидя в кресле. А он запер дверь, быстро включил рефлектор — в комнате было холодновато, потому что еще не начали топить, — и вытащил из шкафа шерстяной пуловер.
— Прочь это, — сказал он, вставая перед ней на колени.
Он отбросил туфельки в сторону и закутал ее ноги, с мучительной жалостью чувствуя, какие они холодные.
Потом поспешно налил ей стакан вина, открыл письменный стол. По комнате разлился приятный, совсем домашний аромат сада. Он вытащил весь ящик, наполненный зеленовато-восковыми яблоками, и поставил перед ней.
— Выпей. Ешь, — сказал он.
Они молча пили. В неприкаянном мраке за окном, за шумной темнотой парка дрожали городские огни.
И обоим казалось, что это не тот неуютный, и родной, и угрожающий город смотрит в их окно, а просто заброшенный хутор где-то на краю земли, и топится печь, и грустит в саду заброшенный шалаш сторожа, и сильный запах яблок, отдающий вином, наполняет все вокруг. Эта иллюзия счастья, невозможного теперь для них, была такой мучительной, что она сказала:
— Покажи мне свои работы.
Он даже с какой-то радостью раздвинул шторы.
И она невольно подалась назад: с полотна, стоявшего перед ней, лился такой тревожный красный свет, что хотелось закрыть глаза.
Она поняла, что этот отблеск угрожающего не мог быть обычной зарей.
Все было просто: насыщенное красным небо, багровое отражение в спокойной воде, склонившаяся под собственной тяжестью камышинка, перечеркнувшая горизонт. Становилось жаль чего-то, что-то угрожало, зарождалась в сердце неумолимая любовь.
