— Но оно было такое яркое! Не это мерцание, которое постоянно маячит на краю поля зрения. Такое плотное. Реальней настоящего.
— Вот это и показывает, что оно ненастоящее. Поскольку ты на самом деле ничего не видишь, разрешение не ограничивается мутной оптикой.
— О, — выдавила Джеймс и шепотом добавила: — Твою мать.
— Ага. Извини, — потом: — Закончишь — подходи.
Я глянул вверх: Шпиндель махал мне рукой. Джеймс поднялась из кресла, но это Мишель приобняла его с несчастным видом, и Саша, ворча, проплыла мимо меня в сторону палатки.
К тому времени, когда я добрался до него, Шпиндель развернул кресло в полукушетку.
— Ложись.
Я подчинился.
— Понимаешь, я не о «Роршахе» говорил. Я хотел сказать — здесь. Мне что-то померещилось прямо сейчас, когда очнулся.
— Подними левую руку, — проговорил он. Потом: — Только левую, а?
Я опустил правую, поморщился от укола.
— Примитивно немного.
Он покатал в пальцах наполненную кровью пробирку: дрожащая рубиновая слеза с ноготь размером.
— Для некоторых целей тканевая проба лучше всего.
— Разве капсулы не должны справляться сами?
Шпиндель кивнул.
— Считай это проверкой качества. Чтобы корабль не зазнавался, — он уронил образец на ближайший лабстол. Слезинка растеклась и лопнула; поверхность впитала мою кровь, словно страдала от жажды. Шпиндель причмокнул губами. — Повышенный уровень ингибиторов холинэстеразы в ретикулюме. Ням-ням.
Не удивлюсь, если мои анализы и вправду казались ему вкусными. Шпиндель не просто считывал результаты — он их ощущал, видел, нюхал и перекатывал каждый бит данных на языке, как лимонные леденцы. Весь биомедицинский отсек был лишь частью протеза Исаака: расширенное тело с десятками различных органов чувств, вынужденное мириться с мозгом, который знает лишь пять. Неудивительно, что он связался с Мишель. Биолог был почти синестетом.
— Ты провалялся в капсуле чуть дольше остальных, — заметил он.
— Это важно?
Шпиндель как-то дергано пожал плечами.
— Может, твои органы прожарились чуть больше наших. Может, у тебя просто конституция хлипкая. Капсула выловила все… неизбежное, так что, думаю… А!
— Что?
— Отдельные клетки в основании мозга перешли на форсаж. И еще больше — в почках и мочевом пузыре.
— Опухоли?
— А ты чего ждал? «Роршах» — не курорт.
— Но капсула…
Шпиндель сморщился; это должно было изображать обнадеживающую улыбку.
— Ну да, исправляет девяносто девять и девять десятых процента повреждений. К тому времени, когда добираешься до последней ноль-точка-одной-десятой, включается закон уменьшающихся возвратов. Опухоли мелкие, комиссар. Скорей всего, тело само с ними справится. Если нет — мы знаем их адреса.
