А закончилось наше общение ссорой. Что говорить, я сам виноват, но мне вправду думалось, что прадедушка, один из крупнейших английских юристов своего времени, мог бы сказать что-нибудь полезное.
Вышло так: я поспорил — примерно в середине прошлой зимы — с приятелями в клубе насчет юридической трактовки Закона Адамсона.[5] Спор разгорелся не на шутку.
— Я прав, — заявил я. — И докажу, если дадите время обратиться к специалистам.
— К прадедушке обратись! — фыркнул один из спорщиков.
— Именно, — ответил я. — Так и сделаю, — и направился через всю комнату прямо к телефону — звонить в агентство.
— Позовите моего прадедушку, — сказал я. — Это срочно.
Он ответил. Что за добрая душа! Вот она, пунктуальность, скажу я вам. Он ответил.
— Прадедушка, — начал я. — У нас возник спор по поводу конституционности Закона Адамсона и полномочий Конгресса согласно Конституции. Ты ведь должен помнить, как делали Конституцию. Этот закон — он тебе как?
Последовало молчание.
— Ну, прадедушка, как закон? — повторил я. — Не подкопаешься?
И тогда прадедушка заговорил.
— Здесь, — вещал он, — нет законов, нет членов Конгресса и нет Адамсов; здесь ясно и прекрасно, и…
— Ах, прадедушка, — сказал я, раздраженно повесив трубку, — какой же ты болван!
Больше я с ним не разговаривал. Все же мне жаль его старую хлипкую душу, порхающую в безграничности, всегда готовую мчаться к телефону, душу счастливую, бестолковую и любезную; если на то пошло — прадед стал лучше, чем был при жизни; и наверняка он одинок там, в Необозримости. Все равно, больше я ему не звонил. Он счастлив — да и пусть.
На том мое знакомство с миром духов и прекратилось бы, не приди снова на выручку мой друг.
— Ваш прадедушка кажется слегка заторможенным, слегка нудным? — спросил он. — Вам нужны ум, сила, энергия? Обратитесь к духам великих — выдающихся современников вашего прадеда!
— Ну, разумеется! — воскликнул я. — Вызову Наполеона Бонапарта, — и поспешил в агентство.
— Возможно ли, — спросил я, — вызвать императора Наполеона и поговорить с ним?
Возможно ли? Безусловно. Оказалось, нет ничего проще. Для Наполеона Бонапарта символическая плата составила десять долларов, а не пять; я рассудил, что если прадедушка стоил пять, то Наполеон Бонапарт за десятку — просто даром.
— А долго ждать? — уточнил я на всякий случай.
— Мы отправим сигнал вызова немедленно, — последовал ответ.
Как и прадедушка, Наполеон оказался пунктуален. В этом ему не откажешь. Пусть мое мнение о Наполеоне Бонапарте изменилось в худшую сторону, но охотно признаю: никогда не доводилось мне беседовать с человеком более пунктуальным, обязательным и любезным.
