Улыбнулся.
— Любопытно, какие волосы у милостивого пана-короля, когда в них запутается луна?
— Не знаю, — сухо сказала она. — У меня есть опочивальня.
— Тогда суди меня, королева. Только помни — это будет суд домашнего лебедя над диким.
— Почему ты так делаешь? — с любопытством подалась она к нему.
— Жизнь коротка, как закат. Вот солнце над водой, а вот — в Днепре.
— Ты не веришь в рай?
— Так не бывает, чтоб и тут и там было хорошо. А мне хорошо здесь.
— А мне — нет.
Ресницы у Выливахи задрожали.
— Не твоя это вина, пани. Люди не умеют жить, а потому судачат о грядущем, которого не будет. Сегодня мы верим и мучим свое бедное тело во имя величия, за которое завтра нам воздадут. Сегодня мы исторгаем из сердца любимых, потому что нам нужно возвеличить королевство, а любить будем завтра.
Голос его звенел, как скрипка.
— И ты… не думаешь, что о том самом величии, вероятно, думал и Константин Великий, а ныне его Византия, содеяв великое множество кровавых мерзостей, тлеет во прахе. И ничего не осталось. Ни величия, ни даже любви первого кесаря. Потому что ее не было. Кому же от этого легче?.. Я не хочу этого, пани…
— Церковь требует для тебя костра.
Выливаха пожал плечами.
— Что же. В последнюю ночь у меня будет больше воспоминаний, чем у Константина Великого. И я не оставлю после себя иной Византии, кроме любви. А она неподвластна туркам… А тебе совет — живи. Опочивальня — это как убийство.
— Поздно.
— Поздно, как говорится, только в гробу. Но я не верю. Я так люблю жизнь, — потому что просто живу! — что не могу верить даже этому.
— Утром я позову палача. Чего бы ты пожелал в эту последнюю ночь?
— Любови.
— Это невозможно, — почти враждебно сказала она.
— Тогда — оказать тебе последнюю услугу. Показать тебе этот мир… Только не нужно других.
И она согласилась. И он повез ее на берег Днепра к своему замку. Замок был старый, с обвалившимися зубцами и без ворот. Но зато вокруг белыми в темноте облаками цвел боярышник, светлел бересклет и угадывались по аромату шиповник и жимолость.
Месяц взошел над рекою. И родились два мира. Один раскинулся вокруг, другой — переполнил Днепр. Глубоко-глубоко, до самой последней звезды.
Бонна взглянула на мужчину и впервые увидела лунный свет в чьих-то волосах.
…Она беседовала с ним о боге и его заветах, говорят, целых шесть недель, до дня святого и равноапостольного князя Владимира.
Все видели, как старается она вернуть эту заблудшую душу на стезю истины, и даже король был бы утешен, увидев ее тщание в долгих диспутах. Она знала, что один обращенный стоит сотен верных, и поэтому была изобретательна и неутомима, не жалея ради дела веры ни дня, ни ночи.
