Вице-консул ничего не отвечает.
Снова заиграл оркестр, но гости уже потянулись к дверям, и правда уходят. Консульша явно перепила.
– Вы, я вижу, не в духе, – говорит она Жан-Марку де Н. – Я сейчас вам скажу одну вещь, вас это развеселит: уходят не все, кое-кто останется, да, вам я могу это сказать, все давно знают, а я к тому же немного пьяна… презабавно иной раз кончаются эти приемы… Слушайте: потом они пойдут… мадам Стреттер иногда посещает калькуттский бордель… «Blue Moon»… с англичанами… с этими, что здесь, вся троица… они там напиваются вусмерть… я не выдумываю… спросите кого хотите…
Она громко хохочет, не замечая, что собеседники и не думают смеяться, отходит. Вице-консул Франции не поднимает глаз. Свой бокал шампанского он поставил на столик. Стоит с таким видом, будто ничего не слышал.
– Вы этому верите? – спрашивает Чарльз Россетт.
В опустевшем углу восьмиугольного зала нет больше цветов, Анна-Мария Стреттер рядом с мужем, улыбаясь, протягивает руку.
– По-моему, эта женщина все выдумала, – продолжает Чарльз Россетт.
Вице-консул из Лахора снова ничего не отвечает. Он как будто только сейчас заметил, что уже поздно. В соседней гостиной почти никого не осталось. Здесь, в зале, еще танцуют три пары. Пройти стало легче. Лампы погашены. Подносы убраны.
Вице-консул отходит от Чарльза Россетта.
Он направляется к Анне-Марии Стреттер. Что же он сделает сейчас?
Гости продолжают уходить, со всех сторон уходящие гости. Она стоит все в том же углу восьмиугольного зала, что-то говорит мужу, пожимает руки.
В одной гостиной, кажется, осталось еще немного народу, даже, пожалуй, достаточно, чтобы ее это слегка встревожило; она смотрит в ту сторону.
А вице-консул, кажется, ничего не видит, не замечает, что она занята, что ей нужно прощаться с гостями, вот он перед ней – словно холодом повеяло, все замерли, – он ничего не видит, кланяется, она не понимает, он так и стоит, склонившись, гости уставились на него, кто насмешливо, кто испуганно. Он поднимает голову, смотрит на нее, ничего не видит, только ее одну, не замечает сокрушенного лица посла. Она морщится, улыбается, говорит:
– Нет-нет, иначе я никогда не закончу, да и не хочется мне больше танцевать.
– Я настаиваю, – отвечает он.
И она, извинившись перед всеми, идет за ним. Они танцуют.
– Вас спрашивали, что я вам сказал. Вы ответили, что мы говорили о проказе. Вы солгали ради меня. Вам уже ничего не изменить, что сделано, то сделано.
