Митя оказался вместе с Маляевым и Горовым. Горов не был таким разговорчивым, как раньше, он измотался, подгоняя и собирая взвод, и злился на лейтенанта, который чесал налегке впереди, будто не было под его командованием молодых. Горов приказал натаскать побольше булыжников и сказал, что будет спать всю ночь, а они как хотят, могут стоять вдвоем, могут поодиночке, но чтобы ни одна муха!..
Пост им достался не самый худший: во-первых, кругам кустарник, во-вторых, склон в этом месте был крутой, а в-третьих, по бокам, на открытых местах расположились выносные посты: если что, на них первый удар.
Горов быстро выложил укрепление, сунул под голову вещмешок и, свернувшись калачиком, уснул с автоматом в руке.
Маляев боялся стоять на посту один, да и Мите было как-то не по себе оставаться наедине с зияющей колодезной чернотой ночи. Лучше уж потерпеть без сна, чем остаться без головы.
Вода во флягах была все еще прохладной и вкусной. Чтобы скоротать время, они пробили в банке сгущенки две дырочки и посасывали приторную тягучую жидкость, запивая ее водой.
— Ты правда москвич?
— Нет, я живу в Ногинске. Здесь всех так называют, только произнес слово «Москва», сразу приклеивают эту дурацкую кличку, но я уже привык и мне все равно.
— Ты до армии учился, работал?
— Работал слесарем в одной конторе. Зарабатывал неплохо, еще халтурил. А здесь какое-то рабское положение — ходишь перед этими дураками на цыпочках только потому, что они на полгода или на год больше тебя прослужили.
— А ты не ходи. Постой за себя один раз, и отстанут.
— Ишь ты, какой умный! Что-то я не видел, как ты за себя постоял, когда тебя отжиматься заставляли.
— Больше не заставят. Тогда я сам виноват был.
— Заставят, еще как заставят. Я эту систему досконально изучил. Если ты на кого из стариков прыгнешь, они тебя скопом так отделают, всю жизнь на лекарства работать будешь. Если бы нас побольше было, хотя бы полвзвода, тогда можно бы марку держать. А старикашки нас раскалывают потихоньку. Вовку вон скуривают. Вы с ним были — водой не разольешь, а сейчас он с дедушками кантуется, тарелки долизывает, на бронегруппе за наводчика остался.
— Ты моего друга не тронь! Он ни перед кем еще не прогибался. Просто слабый человек, не может от чилима отказаться.
— Что же ты с ним почти не разговариваешь?
— Не о чем. Мы с ним друг друга молча понимаем.
Мите было горько думать, что Маляев прав, но вслух он никогда бы не признался, что действительно потерял своего лучшего друга по учебке через две нежели после приезда. Особенно одиноко было последнюю неделю, и здесь, в рейде, не с кем было поделиться своими горестными мыслями, хотя не так уж и много осталось этих мыслей — мозги расплавились от жары, и носить их, как тяжелую чугунную болванку, было невыносимо.
