Как объяснить им, что есть болезни, при которых необходимы тепло и компания здоровых, но бывают и другие, заключающиеся в сплошной агонии, сплошной позорной и страшной агонии, единственный признак жизни при которой — страстное желание умереть?
И как ответить на это беспощадное «почему он»? Да. Почему он? Наш товарищ прогулок по Черному лесу. Такой котяра! Люди начинали шептаться, видя его мчащимся наперегонки с нами или сидящим на раме велосипеда. Почему он? Наш морской кот, плававший с нами на яхте в водах Каттегата. Наш кот, который, едва только открывалась дверца машины — запрыгивал туда первый, радуясь предстоящей поездке. Почему он? Для чего мне нужен опыт всей жизни, если я не смог найти ответа на этот вопрос?
Мы сидели вокруг Зорбаса, который слушал нас с закрытыми глазами, доверяя нам, как всегда. Каждое слово, пресеченное плачем, падало на его черную шерсть.
Мы гладили его, подтверждая, что мы с ним, говоря ему, что эта любовь, нас соединяющая, подводит нас к самому болезненному из решений.
Мои сыновья, мои маленькие товарищи, мои маленькие мужчины, мои маленькие нежные и твердые мужчины, прошептали свое да, что Зорбас получит этот укол, который позволит ему уснуть и видеть сны о мире без снега, с дружелюбными псами, широкими залитыми солнцем крышами и бесконечными деревьями. И с кроны одного из них он будет смотреть на нас, чтобы напомнить нам о том, что он никогда нас не забудет.
Я пишу это уже ночью. Зорбас, который еле дышит, отдыхает у моих ног. Его шерсть блестит при свете настольной лампы. Я глажу его с грустью и бессилием. Он — свидетель стольких ночей писания, стольких страниц. Он разделил со мной одиночество и пустоту, которые приходят после того как ставишь в романе последнюю точку. Я говорил с ним о моих сомнениях и декламировал стихи, которые однажды собираюсь написать.
Зорбас. Завтра, из любви мы потеряем большого друга.
P.S. Зорбас отдыхает у подножия каштана, в Баварии. Мои сыновья сделали деревянную табличку, на которой можно прочитать:
«Зорбас. Гамбург 1984 — Вильшейм 1996. Путник: здесь покоится благороднейший из котов. Послушай как он мурлычет».
Дон Джузеппе любил говорить, что его счастье — это результат серии ошибок, о которых ему приятно вспомнить. Первая из них была им допущена в 1946 г., когда молодой генуэзец поднялся наконец на палубу судна отплывавшего в Америку, Америку, которую он представлял себе с распростертыми и гостеприимными объятиями статуи Свободы. Позади оставалась Италия в руинах, кошмар войны и многие соседи, которые едва закопав свои черные фашистские рубашки, поспешили надеть костюмы демократов.
