И Лукоперов начал собираться в дорогу. Сборы его были бы не велики, если бы не дума, как воеводу ублажить. Ради такого дела он снарядил ему целую подводу. Навалил на нее рыбы соленой и вяленой, птицы битой, меду кадушку сотового, да с десяток сулей со всякими наливками, да холста, да сукна, да камки – всего понемногу из своего помещичьего обихода, да взял еще ко всему с собою денег двадцать рублей воеводу порадовать.
Воевода встретил его как лучшего друга.
– Садись, садись, Иван Федорович, в красный угол, гость дорогой; устал, чай, с дороги‑то? Ну, ну, отдохнешь у меня. Я тебя домой‑то не пущу. Мой гость. Ей! Осип, Петра!
Он выставил всякого пития и закусок и говорил не умолкая.
– Времечко теперь, не приведи Бог, тревожное. Слышь, все Стеньки Разина опасаются, антихриста. Так я до тяжб неохоч ныне‑то. Пришел Васька Чуксанов, ну, я и за тобой. Кушай, кушай! Знаю я, что он разбойник. Справимся с ним, не бойсь! Нате!.. Чтобы я ему свово благодетеля головой выдал? Ах он, рачий сын! Ха, ха, ха! А уж усладил ты меня ноне, Иван Федорович. Что за мед! Господи Боже мой! Дух с его, дух!.. Прошлого года?.. Да! – перевел он дыханье. – Беды теперь, беды!.. Знаменья в небе всякие: сходятся, слышь, столпы огненные, ровно два полчища, и бьются в небесах. Комета с хвостом, трус по земле. Царь пишет, держи себя с бережением. И на все один!..
Долго еще, как два близких друга, беседовали воевода с Лукоперовым, а наутро позвали на суд Василия Чуксанова.
Известно, что это был за суд и чем он кончился.
После него пошли они обедать и весело смеялись, как они проучили ябедника.
– Хи – хи – хи! – заливался воевода. – Попомнит он кузькину мать. Я его еще закажу в строгостях держать. Ништо, что дворянский сын. Ишь, я, говорит, до царя!
– Хе – хе – хе, – подхватывал его смех Лукоперов, – со мною тягаться задумал; Щенок! Рыло посконное!
– Мало ты засыпал ему!
– А ты через недельку ему еще! Я тебе, Кузьма Степанович, добра не пожалею.
– Да знаю, знаю, милостивец!
Три дня не отпускал от себя воевода тороватого на подарки гостя, и что ни день пили они с ним и за обедом, и в повечер, и в ужин, и только на четвертый собрался Лукоперов домой.
– Господь с тобой, друже! Что же! Держать не буду боле, только ты ввечеру. По прохладе. А пока выпьем на дороженьку, чтобы кони не захромали.
Воевода с Лукоперовым чокнулись и уже поднесли чары к устам, когда Осип вошел в горницу и сказал:
– Стрелец Антошка до тебя просится. Говорит, дело.
