Хасан, не дослушав, бросился к дому Сакафи. Но ему не открыли, сколько он ни стучал. Ворота были закрыты наглухо, никто даже не выглянул.
В отчаянии Хасан побежал к Фадлу. Привратник, узнав Хасана, сказал ему:
— Привет тебе, господин мой, добро пожаловать в дом.
Хасан крикнул:
— Где твой хозяин?
— Он уехал на охоту к Болотам и просил передать тебе, чтобы ты подождал его.
— Когда он вернется?
— Бог даст, к ночи будет здесь.
Хасан в изнеможении сел на скамейку у ворот. Удивленный привратник подал ему прохладной воды в глиняной чашке, и он с жадностью выпил ее. Почему Иджли, этот грязный кабан, купил девушку? Ведь у него множество невольниц — румийские, берберские, даже славянские! И вдруг Хасана обожгла мысль: «Он купил Джинан, чтобы отомстить за насмешку!» Иджли ведь знает, кто сложил стихи о прекрасной невольнице. «Глупцы всегда злопамятны», — часто повторял учитель, предостерегая Хасана. Может быть, он посоветует, что делать? Но Валиба болел и остался у родичей. Хасан только два раза навещал его. «Пойду к нему. У Валибы немало знакомых, вдруг они сумеют как-то помочь».
Почти ни на что не надеясь, Хасан побрел к Болотам. Но лачуга, в которой лежал Валиба, пустовала, а откуда-то из камышей слышались крики плакальниц.
У Хасана не хватало сил бежать. Ноги вязли во влажном иле. Раздвинув камыши, он вышел на небольшой сухой островок, где стояло несколько хижин. С противоположной стороны блестела среди камышей вода, качались лодки.
А среди хижин бродили рыбаки и их женщины в длинных рубахах с распущенными всклокоченными волосами. Увидев Хасана, женщины скрылись, а один из рыбаков сказал:
— Ты немного опоздал. Абу Усама отошел к милости Всевышнего, пусть Бог будет милостив к нему и не ввергнет его в геенну огненную.
— Где он?
— Умер и погребен по обычаю мусульман.
Хасан не выдержал, бросился на влажную землю и заплакал. Но слезы не принесли облегчения — они жгли глаза и щеки, горечью запекались на губах, ложились еще большей тяжестью на сердце.
Вдруг кто-то, присев рядом с Хасаном, положил ему руку на плечо.
— Не реви, малыш, — сказал знакомый голос. — Мужчина, пусть даже он и поэт, не должен плакать.
Хасан удивленно поднял голову. Рядом с ним на корточках сидел широкоплечий чернобородый человек в туго перетянутом кафтане; за пояс заткнут широкий нож в кожаных ножнах. Туго обтянутые загорелые скулы, блестящие быстрые глаза. Это же Исмаил Однорукий!
Хасан сел и смущенно вытер слезы рукавом.
