Из чума вышел старик долганин. Увидев, как лодка сама лихо поплыла против напористого потока, он восторженно загорланил: «О-ооо!»
— Балышой рыба! Дюже балышой,— размахивал он руками, бросая мне на помощь сплетенный из ремней маут, которым ловят оленей.
«Тройка» остановилась на самой быстрине. Я пытался направить ее через порог, но «рысаки» взбунтовались, начали скакать свечами.
Узенькие глазки каюра расширились, как у полярной совы. —Ай ай, ай!—вопил он.— Сразу многа бальшой добыча!!
Когда я подъехал к берегу, старик, увидев мою проделку, сердито залопотал на торопливом гортанном наречии. Оп перемежал русские слова с долганскими, покачивал головой и грозил костлявым пальцем. Из его тирады я понял, что будет «бальшой беда», что нельзя гневить речного духа, что лишь собаки да олени могут возить человека, а на рыбах имеет право разъезжать только дух воды и что этот дух непременно отомстит мне за нарушение закона.
Я сделал вид, что очень испугался, и тут же выпустил «жеребцов « в залив, предварительно продев каждому через жировой плавник красную шелковую нитку. Старик одобрительно улыбнулся. Он решил, что я отпустил рыб, чтобы умилостивить речного духа, а нитки продел с магическими целями. Я не стал ему объяснять, что продел нитку для того, чтобы проверить, соблазнятся ли «рысаки» второй раз блесной и все ли таймени выловлены из «круглой ямы». О «большой беда» я даже и не подумал. Но потом волей-неволей пришлось вспомнить пророческие слова старого язычника.
Когда каюр ушел, я снова бросил блесну. И что же? «Рысаки» не заставили долго кланяться. Я вытащил подряд трех штук — с красными шелковинками. Они так буянили, как будто «застоялись в конюшне». Кроме знакомой тройки, я никого больше не поймал. Значит, «круглая яма» полностью избавлена от хищников. Двадцать четыре — на крохотный участок реки! Сколько же хариусов они сожрали?
В 12 часов дня я положил спиннинг в чехол. Полевики еще не проснулись — отдыхали от своих изнурительных маршрутов, от бессонных походов и комариных атак. Я хотел было освободить пленников, как вдруг услышал трепыхание. По каменной плотине полз таймень. Как же он выбрался, когда стены колодца такие высокие и круглые? Решил подсмотреть за ними. Один таймень, дремавший спокойно, вдруг ни с того ни с сего изогнулся, какая-то неведомая сила подбросила его вверх, прижала к углу колодца, по которому извивалась трещина. Таймень бил хвостом, опирался на выступы жабрами и растаращенными плавниками. Он упорно протискивал себя в трещину. Еще один толчок, и пленник очутился на поверхности плотины. На мгновение он застыл, отдыхая. Потом, как усталая змея, пополз на брюхе к воде. Я поднял беглеца и бережно опустил в заводь. На жабрах и брюхе его кровоточили свежие ссадины — такие же ссадины были у некоторых тайменей, пойманных в день «спортивного крещения». Вероятно, они преодолевают водопады не только «свечами», но и ползком — забираются под веер падающей воды и карабкаются по трещинам, пользуясь неровностями подводных камней.