В молодости Марджори была великой Мартой Грэм, а прозанималась я с ней восемь удивительных лет. Я была такой тощей, что надо мной смеялись все одноклассники, но я знала, что для танцовщицы худоба — главное преимущество, так что гордо задирала свой длинный нос кверху и не обращала на них никакого внимания.
В старших классах я ходила в школу Марты Грэм на Манхэттене, ехала на подземке через весь город и в поезде учила уроки. Именно Марджори Мациа убедила меня, когда я закончила лучшую в Бруклине публичную школу имени Абрахама Линкольна, попытаться поступить в Джуллиард…
Стюардесса предложила мне еще шампанского, но я отказалась. Интересно, только я одна так своеобразно реагирую на полеты? Если лететь надо больше часа, я начинаю вспоминать всю свою предыдущую жизнь. Может, это из-за чувства опасности, которое знакомо даже опытным путешественникам, но в дальних полетах я начинаю думать о том, как же мне повезло в жизни во всем, начиная с родителей, чьим единственным недостатком был выбор имени, которым они меня наградили. Они назвали меня Франческа Мария, и мне от него всегда не по себе — есть в нем что-то обязывающее, почти полусвятое, а это ни к чему католичке, которая отошла от церкви в столь юном возрасте, что даже не удосужилась пройти конфирмацию.
В первый же день в Линкольне я сообщила всем, что меня зовут Фрэнки. Меня долго дразнили, но имя осталось. Родители мои были не в восторге от такого перевоплощения, но в конце концов сумели, как всегда, убедить себя в том, что все, что я делаю, великолепно. Я была единственным ребенком, появившимся на двадцатом году их брака, когда они уже отчаялись иметь детей. Маме было сорок, отцу — пятьдесят, так что воспитывали меня, как будущего далай-ламу. Старики мои умерли пять лет назад — погибли в автокатастрофе. Слава богу, что они хотя бы были вместе.
Я так и живу в нашей шестикомнатной квартире на Брайтон-Бич, почти у Кони-Айленда. Квартира на девятом этаже, и из нее открывается потрясающий вид на океан. У меня есть балкон, на котором отлично помещаются несколько шезлонгов, так что вечерами, когда я сижу там, слушая шум волн и крики чаек, а над головой у меня звездное небо, мне нетрудно себе представить, будто я на палубе собственной яхты. Джастин считает постыдным, что я до сих пор живу в Бруклине. Ей кажется, что мне было бы гораздо лучше в крохотной супердорогой квартирке на Манхэттене — она ничего не понимает в атмосфере.
