— ...Витя, тебя опять в мастерские вызывают. Говорят, на чертежах не те допуски проставлены.
Виктор не сразу понял, чего от него хотят. А поняв, поднялся и нехотя пошел в мастерские.
В мастерских было жарче, чем в лаборатории, пахло машинным маслом и сгоревшей изоляцией. Рубашка у тучного мастера некрасиво прилипла к спине. Чертежи оказались в порядке, чувствовалось, что мастеру просто невмоготу работать. Все это отняло довольно много времени, и рабочий день успел подойти к концу.
На улице висела тонкая пыль и бензиновый перегар. Солнце было оранжевым, как перезревший апельсин. Оно совсем не грело. Дышать было нечем. В общежитии было так же тускло и пыльно. В комнате пахло худосочной городской зеленью и асфальтом. В коридоре все время слышались шаги, за стеной разговаривали. Виктор лег на кровать, как солдат на привале, — не раздеваясь и без сил.
...А на реке солнце малиновым своим краем упруго проминало черту горизонта. Девушка еще была здесь и заметно обрадовалась его появлению. Он молча опустился рядом. Вода без плеска набегала на песок. Воздух на глазах синел. Лезвие горизонта, наконец, справилось с солнцем — располовиненное, оно почти не светило, только бросало снизу на небо отблеск своего потускневшего тела. Закат был багровым. От воды по ногам ползла прохлада. Было бережно и непривычно. Хотелось, чтобы что-то случилось, чтобы нужно было действовать, может быть, спасать ее от чего-то непонятного и враждебного, и Виктор осторожно перевел дыхание, расслабив непроизвольно напрягшиеся мышцы.
Напряженность прошла, оставив ушедшее вглубь смутное ощущение, что что-то забыл и нужно немедленно вспомнить и побежать куда-то и что-то немедленно делать...
В лесу оказалось совсем темно, и он несколько раз споткнулся. Под ногами зашуршал песок дорожки. Она шла рядом. Виктор слышал ее дыхание, легкое и неровное. Невидимый в темноте, опускался туман. Она зябко вздрогнула, и Виктор осторожно обхватил ее рукой за плечи. Плечи были податливыми, как неживые, и в нем шелохнулась волна грусти и нежности к ней и ко всему на свете.
Идти обнявшись было неудобно, и они замедлили шаг. Впереди уже просвечивали сквозь деревья слабые огоньки последнего автобуса, и она мягко высвободилась из-под руки Виктора. В салоне, кроме них, не было ни души, и водитель не включал освещения. Автобус слегка покачивало. Она всю дорогу просидела глядя вперед, туда, где под колеса торопился асфальт, и словно не замечая, что рука ее лежит у Виктора в ладонях. Он тоже молчал, а за окном в ярком отблеске фар проносились редкие встречные машины и впереди ненастоящим светом люминесцентных ламп мерцал город.
