Назавтра был выходной — веселый солнечный день. Виктор вышел из дому и бесцельно брел по улицам, стараясь не наступать на трепетавшие в тени на тротуарах солнечные зайчики. Ноги сами привели его к институту, и он негромко рассмеялся этому. Вокруг было пустынно, лишь впереди виднелась женская фигурка. Женщина шла медленно, и Виктор почувствовал знакомое по своим волшебным снам волнение, узнав эту походку и стройную длинноногую фигуру. Он подошел ближе. Это была Люда. Волнение его не ушло, лишь превратилось в приподнятое, безоблачное настроение, при котором все удается, все кажется легко и просто.
Он взял Люду за руку и повел по выгоревшим на солнце стерильным плитам тротуара туда, где когда-то во сне впервые сел в автобус. В автобус, увезший его в сказку, продолжения которой он сейчас и ждал, и боялся.
Скрипнули тормоза, подошел и остановился — не у остановки, а просто так — знакомый синий вагон. Остановился, принял их в свое солнечное нутро и покатил дальше, прозаически гудя мотором, время от времени впуская и выпуская пассажиров. Прошуршал под колесами гравий конечной остановки. Меж деревьев не было ветра, недвижный воздух прогрелся солнцем, и, казалось, что он остался здесь с лета. Это душноватое тепло обволокло их, и Люда, словно отогревшись и очнувшись от молчания, сказала негромко сама себе, зная, что и Виктор услышит:
— Как странно... Как будто я уже была здесь... А я точно знаю, что не бывала...
И, после недолгого перерыва, заполненного звуками сдвоенных — не сговариваясь — шагов, так же негромко добавила:
— Вообще, очень странное чувство. Двойственное какое то — все вокруг незнакомо, и вдруг посмотрю на тебя, и все меняется, и кажется, что я все здесь знаю... Как-то все связано с тобой...— и она повела плечами, бессильная облечь словами свои зыбкие ускользающие ощущения, и лишь сжала на миг его пальцы, и он чуть пожал в ответ ее узкую ладонь. Он молчал. Слов не было нужно. Он шел уверенно, хотя — он тоже это знал — был здесь впервые, как и она. Впервые, если не считать снов.
На полянке было пусто. Листья к осени погрубели и не шевелились. Ветра не было. Они сели у воды, слушали тихий стеклянный звон водяных струй на песке и молчали.
Люда вздохнула, длинно и судорожно, как всхлипнула.
Виктор, не глядя, — ему не нужно было глядеть, он всем существом своим ощущал ее присутствие, — протянул руку, коснувшись ее плеча, а потом — тяжелых густых волос. Рука зарылась в волосы, чувствуя каждым пальцем, что Люде это приятно, легла в перепутанице прядей ей на затылок. Ладонь сама удобно подстроилась, словно готовая принять на себя тяжесть головы, если Люде вдруг вздумается откинуться, помедлила, а затем мягким движением качнулась назад и вбок. Люда, словно загипнотизированная, легко качнулась вслед за этим осмысленным движением его руки и тихо опустила голову на колени Виктора, замедленно повернувшись на спину и придержав рукой его руку, которая с затылка соскользнула на ее щеку, кончиками пальцев касаясь подбородка.
