Она потерла друг об друга носки туфель и спрятала ноги под сиденье.
Он очень надеялся, что она ни о чем не будет его спрашивать, вообще ни о чем. Им не надо ни о чем друг друга спрашивать, им не надо ничего знать друг о друге, им просто надо, как раньше, быть вместе.
Она молча смотрела, как он пытается опустить темно-коричневую штору, лихорадочно и слишком сильно дергая ее вниз. Штора не поддавалась.
— Бесполезно…
Она громко рассмеялась.
Он вдруг с новой силой ощутил страх, страх старого дряхлого человека, переезжающего в совершенно незнакомый ему город.
— Что сказать… — Он вспотел, путаясь в словах.
Поезд грохотал мимо пригородных поселков.
Он понимал, что, когда в купе придут другие пассажиры, у него не будет больше возможности побыть с ней наедине, никогда.
Рядом шла электричка городской железной дороги, которую они медленно обгоняли. Какой-то ребенок, девочка, прижавшись лицом к окну, подула на него, а потом что-то быстро написала на запотевшем стекле.
Анна нервно моргнула и подняла руки.
— Ничего.
— Да, пожалуй.
— Ничего не произошло, да?
— Да, ничего.
Они познакомились в дансинге на Бадштрассе в конце пятидесятых, там около границы был тогда развлекательный квартал. Они встречались один, иногда два раза в неделю, в ее маленькой квартирке у Борнхольмского моста. Он никогда не забудет ее взгляда, с которым она открывала ему дверь, встречая, а потом, несколько часов спустя, провожая домой. Это был пронзительный любящий взгляд, он чувствовал его спиной, спускаясь по лестнице с третьего этажа, закрывая за собой дверь подъезда и стоя на вибрирующей от движения улице, прежде чем отправиться домой — он жил неподалеку, всего в нескольких метрах по ту сторону границы сектора. Тогда он был женат в первый раз.
Поезд остановился на станции Ваннзее, это была последняя остановка, и они замолкли, не преодолев скованности первых фраз. На перроне стояла освещенная ярким солнцем пожилая дама в норковой шубке; дама качнулась на высоких каблуках, безучастно смотря на проезжающий мимо нее поезд. Глядя на нее, он вдруг понял, что Анна еще далеко не стара.
Он обстоятельно занялся пакетом с едой, только для того, чтобы чем-то себя успокоить.
Она насмешливо смотрела, как он разворачивает многочисленные слои бумаги, в которую были завернуты его бутерброды.
— Это самый плохой участок, — сказала она.
Поезд заскрежетал тормозами у Грибницзее.
Он, не глядя на Анну, понял, что она откинулась на спинку сиденья.
