Коналл вздохнул:
— Полагаешь, я смогу получать доход к тому времени, когда Эрику придет пора жениться?
— Это я точно могу пообещать, — улыбнулась Шона.
— А если нет, тебе придется научить меня стать фермером.
В ее глазах сверкнули огоньки.
— Вас? Стать фермером? С нежными ручками и лондонскими привычками? Едва ли я дождусь такого времени.
Он подбоченился:
— Это что за измышления? Я еще бодрый и здоровый. У меня крепкая спина и сильные руки!
— Сколько вам лет?
— Тридцать пять.
— Ни хрена себе! Я думала не меньше пяти десятков.
Ямочка у него на щеке углубилась.
— Ну, это уже слишком! Пора промыть твой грязный рот.
Коналл обхватил Шону руками, заставив взвизгнуть от неожиданности, и с упрямой решимостью потащил вниз по склону к ручью.
— Нет! Не смейте окунать меня в воду!
— Сама напросилась.
Повиснув на его руке, Шона безвольно болтала ногами.
— Сейчас же отпусти меня, балда! Я тебя предупреждаю!
— Не трать понапрасну слова, — сказал он, неумолимо приближаясь к воде.
Она крепко обвила руками его шею. Он буквально читал ее мысли. Если бросит ее в ручей, она потянет его за собой. Как будто он позволит ей это.
Шона со страхом смотрела на воду внизу.
— Если ты меня намочишь, я… я…
— Да?
Его твердый подбородок не позволил ей произнести еще одну угрозу.
Она игриво признала поражение:
— Я больше не скажу ни одного бранного слова.
Он прищурился:
— Даешь слово? Свое честное слово?
— Да, — энергично кивнула Шона.
Коналл опустил правую руку. Ее ноги соскользнули на землю и стояли теперь всего в нескольких футах от ледяной воды, а тело Шоны было плотно прижато к его телу. Отделившись от его плеч, она нервно посмотрела ему в лицо. Но Коналл вдруг обнаружил, что не может ее отпустить.
По ее лицу прокатилась волна невысказанных чувств — чувств, которые являлись отражением его собственных. Его сердце в груди гулко стучало в одном ритме с бьющей в набат совестью. Плохо, плохо, плохо, говорила его совесть, приводя тысячу причин, почему это плохо.
Но Шона смотрела на него с ожиданием. Жилка у основания ее шеи бешено пульсировала. Ее естественная красота слепила его пресытившийся взор. Веснушки, припорошившие смуглые от загара щеки. Плечи, тонущие в море волос цвета вороного крыла. Сияющие зеленые глаза, подобные витражным окнам старинной церкви, в обрамлении густых черных ресниц. Его ноздри уловили легкую мускусную ноту природы, и его чувства, взмыв, вышли из‑под контроля. Неистовая и неприрученная, она принадлежала только этой незнакомой ему шотландской пустоши, которая их окружала, и все же была послушна его рукам.
