С момента встречи с этим созданием он испытывал желание обладать им. Ему было мало быть ее господином, он хотел стать господином ее желания. Коналл наклонил голову, приблизив губы к ее приоткрытым губам. Как только их губы соприкоснулись, увещевающие голоса в голове тотчас умолкли.
Едва его губы примкнули к мягкости ее плоти, в глубине его груди что‑то вспыхнуло. К его удивлению, она не отшатнулась от него, а приняла. Сексуальное желание, столь долго дремавшее в нем после смерти Кристины, пробудилось. Он нежно взял в ладонь ее голову, чтобы не вспугнуть только что пойманную птичку. Его губы медленно заскользили по ее губам, соблазняя, нет, умоляя, раскрыться ему навстречу.
Наконец ее губы ответили, осторожно исследуя его на вкус, и его согрело тайное волнение. Он зажег в ней огонек желания и теперь хотел обратить его в пожар.
Она положила руки ему на плечи, и ощущение их веса заставило его почувствовать себя сильнее. От ее прижатого к нему тела в его паху вспыхивали горячие искры. Его губы переместились на ее шею, и он целовал теперь нежную смуглую кожу под подбородком. Ее жаркое дыхание обжигало его ухо, от которого вниз по телу распространялись волны тепла, воспламеняя кожу.
И снова его губы примкнули к ее губам, на этот раз более страстно, а ее руки распластались на его груди. В любой момент она могла его оттолкнуть. Но она тихо застонала, вызывая ответную вибрацию во всем его теле.
Его память тотчас заполонили ее образы, какой он видел ее на конюшне. Контуры ее нагого тела под старенькой сорочкой, очерченные золотом света лампы за ее спиной, вызвали у него острое сексуальное желание. Коналл почувствовал, как оживает и крепнет его плоть.
Его ладонь легла на ее спину и ощутила под шерстяной тканью платья ее крепость. Она была сильной и стройной в отличие от изнеженных дам его окружения. Его рука поползла вниз к ее ягодицам и сжала твердую округлость. В голове у него мгновенно промелькнула мысль об обладании этим гибким телом.
— Довольно, — выдохнула Шона чуть слышно.
Коналл слегка отстранился. Воздух был пропитан опьянившими его чарами.
— Я больше не могу, — пояснила она его закрытым глазам. — Прошу прощения.
Он застонал, разрываемый между насущной необходимостью тела удовлетворить плотский голод и требованием совести поступить как полагается. Шона была его подопечной, его ответственностью. Испортив ее, он поступит как бессовестный наглец. Но его тело все еще горело в огне разбуженного ею желания, и будет нелегко заставить его сдаться.
