В воскресенье вечером Лилиан Стюарт с большим облегчением приняла решение не говорить полиции, что Джонатан дал ей рукопись на хранение. С ней уже связывались двое из их тесной компании. Каждый прямо сказал, что если рукопись у нее, то он смог бы тихо найти ей покупателя… и за большие деньги.
Ее первый порыв был рассказать полиции, что рукопись у нее. Она знала, что если это именно то, что подозревал Джонатан, то письмо принадлежало Библиотеке Ватикана. Но потом она вспомнила о пяти годах, которые посвятила Джонатану, но в итоге ничего не получила, кроме сердечной боли. С горечью Лилиан подумала, что имеет право взять все, что сможет.
«Если вздумаю продать одному из них, то лишь за наличные, – решила она. – Никаких банковских переводов. Если вдруг у меня на счету появятся два миллиона долларов, то, насколько я знаю, банк должен будет сообщить правительству. Просто положу деньги в банковскую ячейку и буду брать постепенно, на тот случай, если они меня проверят. Мне не придется паниковать. Каково это – иметь два миллиона долларов? Лучше было бы иметь Джонатана, – грустно подумала она, – но поскольку его у меня нет, то сделаю именно так».
Лилиан посмотрела на часы. Без пяти минут шесть. Она сходила на кухню, налила себе бокал вина, пошла с ним в свой кабинетик, свернулась калачиком на диване и включила телевизор. Через пару минут начнутся шестичасовые новости.
«Если бы мама была жива, знаю, что бы она подумала обо всем этом, – сказала себе Лилиан. – Мама была умница. Отцу страшно не везло. Имя у него было впечатляющее, Прескотт Стюарт. Думаю, назвав его так, бабушка думала, что он сможет создать что-нибудь свое».
Отцу Лилиан было всего двадцать один год, а маме только что исполнилось восемнадцать, когда они сбежали. Маме отчаянно хотелось выбраться из дома – ее отец безнадежно спивался, издеваясь над ней и мамой как физически, так и морально.
«Получилось так, что мать прыгнула из огня да в полымя, – подумала Лилиан. – Папа был безвольный игрок. У них за душой не было ни гроша, но мама терпела его, пока мне не исполнилось восемнадцать, потому что она боялась, что он отнимет меня у нее через суд. Знаю, если бы она была здесь, то твердо заявила бы, что рукопись принадлежит Библиотеке Ватикана. Ее взбесила бы одна только мысль оставить ее себе. Похоже, во мне гораздо больше папиного, чем я думала.
Это просто сумасшествие, – думала она дальше. – Главная причина, по которой Джонатан не развелся с Кэтлин, в том, что Мария больше никогда не заговорила бы с ним. Мама перестала бы со мной разговаривать, если бы знала, что я способна на такое. Но, к сожалению, мне не надо беспокоиться о том, что она подумает. Как же мне ее не хватает!»
