— Данилыч, не обижайтесь на меня. Я верю вам как самому себе. А этого прохвоста, который хотел отравить хозяина, мы найдем. Спасибо вам. Вы тоже можете рассчитывать на меня. Я умею ценить друзей.
Поздним вечером, когда Малыш заканчивал подправлять последний, третий по счету, документ, к нему вошел Борис, — заспанный, вялый, с желтым, одутловатым лицом.
— Садись! — встретил он Иванова приказным тоном и показал на кресло в глухом, противоположном от окна углу. И с лупой, вправленной в глаз, как у часового мастера, продолжал выводить буквы по окружности печати Центрального банка. Справа лежал документ с подлинной печатью, — Малыш косил глаз на него, сверял с ним малейшую деталь каждой буковки.
Финансово-криминальный мир знал необыкновенные способности Малыша: таких талантов графика, чертежника и художника, подаренных природой одному человеку, не отмечалось ни в одной стране мира. Ставка нынешнего, исполняемого им с особой тщательностью заказа определена в сто миллионов долларов. Но Малыш не был бы главой крупнейшей международной банковско-биржевой мафии, если бы он удовлетворялся малым, останавливался на полдороге. Он был дерзок и смел до безрассудства, умел достигать целей, которые другим казались фантастическими.
Не поворачиваясь к Борису, заговорил.
— У твоего отца есть список агентов влияния в банках Москвы и Петербурга.
— Откуда ты знаешь? Я этого не знаю.
— Ты сам мне говорил. И назвал десяток фамилий, — я их записал.
— Не помню.
— Чего не помнишь?
— Того, что тебе говорил.
— В здравом уме не говорил, а глотнул какую-то гадость или укололся — все и разболтал.
— Ну, если у тебя есть фамилии…
— Есть, да не те. Мне нужны клерки из международных отделов. Срочно нужны! Ты должен достать.
— Отец не желает меня видеть.
— Это еще почему?
Малыш широко раскрыл свои и без того большие синие глаза.
— Фокус какой-то! Отец не хочет видеть!
Знал причину, но пытал, лез в душу. И жалел, что именно сейчас Борис не находился в полудремотном наркотическом состоянии.
— Да, не хочет. Ни в какую. Флавию сказал, что будет лучше, если Борис уедет.
— А наша операция? Я десять дней корпел и днем, и ночью, — напрасно, что ли?
— Но при чем тут отец? Он в нашей операции не участвует. По нужному следу нас ведет Фридман. Он вчера был у меня, спрашивал, когда ты закончишь.
Малыш хотел сказать: а зачем нам Фридман, посредник, кладущий себе в карман львиную долю — триста миллионов! Но удержал себя, промолчал. Борису он не доверял, особенно с тех пор, как тот потерял над собой контроль из-за наркотиков. Такой-то он опасен, может в любую минуту сделаться добычей ловких удальцов и тогда станет раскрывать проделки прошлого, выведет на отца своего, а там и на Малыша свору алчных и жестоких ловкачей. Уж Малышу не однажды являлась мысль: а не прервать ли эту порочную и опасную для всех на свете жизнь?
