Иванов не ответил по существу, а немного спустя проговорил: «Деньги, это, конечно, вещь, но хорошо, если любят человека, а не деньги».
Нина чувствовала, как краска стыда заливает ее щеки. Решила выбраться из неловкого положения. «Не знаю, что такое миллиард». — «В школе тебя учили считать?» — «Учили, но вообразить не могу». — «И не надо воображать. Вообще, лучше, если о деньгах не думают. Я заметил одну такую вещь: если человек глупый и пустой, он больше думает о деньгах. А отец мой, когда я еще был маленький, сказал: «Кто много думает о деньгах, тот их не имеет. О деньгах не надо думать, их надо делать»». — «Делать? — спросила Нина. — Это значит, работать на заводе, в колхозе, — я так понимаю?» Иванов качал головой и улыбался: «Так, так. Наверное, так». Думал он о другом, но о чем — Нина не узнала.
И еще он рассказывал, что отца его не поняли здесь, в России, о нем стали писать гадости в газетах, отец бросил должность и уехал за границу. «Он и меня зовет туда!» Повернулся к Нине, посмотрел ей в глаза: «Ты бы хотела поехать за границу?» Нина пожала плечами: «Не знаю. Если не навсегда, то может быть… Это ведь интересно — посмотреть другие страны».
Месяц Иванов ухаживал за Ниной, на машине ездили в Елабугу, — там Иванов купил родителям Нины кирпичный двухэтажный дом с большим садом, там в церкви они и обвенчались.
И потом все шло хорошо, — они жили на даче недалеко от лавры, до тех пор пока в окружении Иванова не стали появляться те же самые наглые, противные типы, которых Нинель, — ее так теперь называл муж, — встречала на телевидении и в комиссиях по организации конкурса красоты и которых сам же Иванов называл подонками, говорил о них «слякоть». Слякоть эта все больше налипала на Иванова и на все, что его окружало, и Нина поняла, что другого-то мира у Иванова и нет.
Началась полоса отчуждения.
Вспомнила об этом Нина, лежа в ванне, оглядывая немудреные предметы туалета, тесовые стены, — мир, так не походивший на тот, ивановский, и такой близкий, родной, хорошо знакомый с детства и юности.
Еще и еще благодарила судьбу, которая свела ее с Анютой. С ней так тепло, надежно и покойно.
Они хоть и спали ночью всего два-три часа, и надо бы им отдохнуть, но Анюта ждала Олега, а Нина была взволнована новой обстановкой, долго беседовала с Евгением Владимировичем, — он поразил ее своеобычным и метким анализом происходящих в стране событий. Сказал: «Для меня была Россия — держава и остается, куда она денется, а этих американских мальчиков, что забежали в Кремль, — их скоро, как говорит бабушка Анфиса, пымают и — на Колыму, — туда, где наш казак Семен Дежнев земли новые открывал».
