Прощаясь, условились с хозяйкой встретиться в день и час отъезда.
После обеда мы с Вано ещё долго, до самого вечера, гуляли по городу. Говорили только о чете Бараташвили.
— Вот вам ещё один грузин, и вы видели, как он устроился у нас в Абхазии. Вначале он со своей русской супругой жил в доме родителей, — вон там, на центральной улице города. Но скоро оценил быстро растущий авторитет своей жены, её умение производить такие сложные операции, которые и в Тбилиси не делались. Вместе с главным врачом больницы, тоже грузином, они разработали порядок, по которому должна жить и трудиться Нина. Операции она делала в больнице, а приём особо важных и состоятельных пациенток проводила дома. Вскоре купили и особняк, обставили его дорогой мебелью. Взятки они делили между собой, и размера их никто не знал, но надо думать, эти взятки пухли по мере того, как возрастала слава русского доктора. Думаю, о взятках мало чего знала и сама Нина. Впрочем, она, конечно, не могла не догадываться о деньгах, которыми оперировал нигде не работавший её муженёк. От своих университетских коллег я слышал, что к русской докторше можно было попасть только через её мужа, а уж что до операции, тут надо было выложить немалую сумму. Одним словом, два ловких грузина наладили чёткий механизм эксплуатации этакой дойной коровы и качания денег из карманов моих простодушных земляков. А чтобы их клиенты молчали, они каждой женщине, прошедшей у них лечение, говорили: пока у вас всё хорошо, но каждый год вы должны приходить к нам на обследование. Доктор Нина будет вас наблюдать и в случае чего даст нужные рецепты.
Я слушал нового друга и не выражал готовности согласиться со всем, что он мне говорил. Есть национальности, с которыми судьба меня не сводила на жизненных дорогах, — я их не знал и, наверное, легче бы поверил в рассказы об особенностях их характера, но с грузинами я встречался часто. Были они и в эскадрилье, где я служил, и затем на батарее, которой я командовал. Ничего плохого я за ними не замечал, а что до характера — мне был по душе их весёлый нрав, готовность во всём помочь и хранить верность в дружбе. Грузины мне нравились, как, впрочем, и армяне, и представители всех кавказских народов, кроме чеченцев, среди которых проходила моя служба в Грозненской авиационной школе. Чеченцы уже в начале войны подняли мятеж, и нас, курсантов, только что окончивших школу и ещё не успевших получить офицерское звание, ночью повезли в горы на подавление мятежа. Но это уж тема особая, и теперь, когда я пишу эти строки, а в Чечне погибают русские парни, у меня нет охоты вспоминать события той поры.
