Шон хихикнул. И к тому же, сбрей свою дурацкую козлиную бородку, мысленно обратился он к доктору Апфельшпайну.
Лицо его вдруг сделалось бесстрастным, и он отвернулся от своего отражения в стекле. Надо быть просто сумасшедшим, чтобы платить доктору Апфельшпайну тридцать пять долларов в час два раза в неделю лишь затем, чтобы потешаться над ним.
«Вернемся к вашим гомосексуальным фантазиям», — начинал сеанс доктор, говоря медленно, задумчиво.
«Да, конечно. Что касается этого, — уклончиво начинал Шоп, — видите ли, мы не обращаем на это внимания в Ирландии, не то что вы здесь, в Штатах. Знаете ли, там это считается будничным занятием». И так далее. И тому подобное. Шон подумал, снова садясь за письменный стол, что за вход всегда нужно платить. Он сам попал в дизайнеры благодаря тому, что позволил одному-двум влиятельным дизайнерам забавляться с ним несколько месяцев. Июнь и июль он провел с Филом в отдаленном селении «Талисман» на острове Файр. Август и сентябрь он гостил у Оги на Искье[16] на чудном, голубом Средиземноморье.
И действительно, ничего особенно неприятного в конечном счете не произошло, так как он играл пассивную роль, и ему ничего не нужно было делать, просто лежать, подчинившись. Чаще всего люди слишком раздувают шум вокруг этого, вот и все. Больше же всего доктора Апфельшпайна беспокоил тот факт, что Шону, казалось, было все равно, с кем спать — с мужчиной или с женщиной. И, конечно, больше всего ужасало ограниченного доктора-еврея, выходца из средних слоев, то, что Шон допускал такое, по сути, лишь для того, чтобы заполучить выгодные деловые знакомства.
— Gottenu,[17] — пробормотал Шон, глядя на тонкую пачку заказов на поставки.
Апфельшпайну этого не понять, даже если он доживет до ста лет. Для него все это лишено смысла. Оги рекомендовал его в качестве дизайнера в концерн, который только начинал свой бизнес. Средств было достаточно. Фабрики открыли им солидные кредитные линии. О контракте, который они заключили с профсоюзами, можно было только мечтать. Больше двух лет подряд Шон создавал одну за другой серии одежды, пользовавшиеся успехом. Торговля шла как по маслу. Блистательная реклама. Шон улыбнулся, вспоминая былое: это был его звездный час, о котором он будет помнить еще долгие годы.
В рекламах мелькали цветные фотографии девушки в одном из его платьев. Но Шон тоже мелькал на каждом снимке, правда, выглядел хилым и грустным. За два года он стал одним из тех немногих дизайнеров, кого узнавали в лицо. Вскоре фотографы, работающие для дискотек, стали охотиться за ним. Вокруг него толпились другие начинающие дизайнеры, но Шону хватило ума понять, что в его бизнесе верность настолько редкое явление, что ей нет цены. Поэтому он остался предан Оги, за исключением тех немногих случаев, когда впал в немилость, будучи уличен в связях с манекенщицами и старшей дочерью миссис Брэдсмит, Пусси, которая работала в газете «Геральд трибюн» в отделе моды. Еще одна размолвка произошла после ночи, проведенной с подвыпившей недотрогой из журнала «Вог».
