— Тоже дело! — подзадорил его Поленов. — На самогоне сейчас большую деньгу зашибать можно.
— Я сам туда еще разок съезжу. Если встретишься с головой, молчи.
Поленов сложил руки, как на молении, и послушно ответил:
— Молчу.
Так закончилась встреча Никиты Поленова с помощником головы.
После его ухода Поленову вдруг стало душно и противно, словно минуту назад он совершил дурной поступок. Расстегнув ворот рубашки, сделанной из грубого толстого полотна, Никита Иванович стал ходить по комнате, то взмахивая рукой, то закладывая ее за самодельный крученый пояс, то почесывая заросший затылок: предатели его всегда бесили.
Вбежала Таня, плотно прикрыла за собой дверь.
— Твой «мил человек», батька, пошел и улыбается! Кто кого обдурил?
— Он меня, дочка! — весело ответил Поленов. — Буду платить ему за кузницу в два раза больше, чем заработаю. Зато он обещал взять меня в компаньоны на самогонный завод. Смотришь, что-нибудь и перепадет. И станешь ты, Танька, дочерью самогонозаводчика Никиты Поленова.
— Я, батька, за Сашка боюсь, — невпопад сказала она. — Видела я колонну военнопленных. Страшные они, едва ноги волочат!
— Жизнь у них несладкая, Танюша.
4
На второй день Таня исчезла. Вышла утром на часок, а сейчас уже полдень. Сначала Никита Иванович сердился, а потом всерьез забеспокоился. Впервые он ощутил в хвоей комнате гнетущую пустоту. Своими подчас детскими выходками, шутками Таня скрашивала нерадостную жизнь. Она не уставала говорить про Сашка, и, чтобы успокоить ее, Поленов часто внушал ей надежды на встречу с ним, в которую и сам не верил.
Где же ты, егоза Танюшка?
Никита Иванович вышел во двор, окликнул. Только глухое эхо отозвалось в высоких и сухих стропилах. Поднял голову Соколик, оторвался от сена, насторожил уши. Захлопал крыльями на насесте вспугнутый петух. «Надо было держать девчонку на глазах, — корил себя Никита Иванович, разбирая бороду на пряди. — Выкинула что-нибудь по глупости и неопытности…» Рация с наступлением зимы была заделана в дровни, и Поленов решил перепрятать ее. «А для чего? — возразил он самому себе. — Танька попадется — найдут рацию или не найдут — гибель обеспечена!.. Нет, нет, без рации нет улики». Никита Иванович перенес рацию в хлев, положил ее в деревянный ящик и прикрыл сухим навозом.
Он обошел дом вокруг, прогулялся по улице. Неужели помощник головы что-то пронюхал? А может, вчера его Эггерт подослал? А сегодня схватили девчонку и пытают. Когда человек волнуется и переживает, все ему представляется в самых мрачных тонах. Ему уже виделась Таня, подвешенная ремнями за руки, с воткнутыми за ногти иголками, с застывшим шепотом на искусанных губах: «Батенька, родной, помоги!»
