А выкрики продолжались:
— Издохнуть тебе, продажная душа!
— Конопатый нос! Опять выслуживаться едет!
— Немец ради его удовольствия опять кого-нибудь убьет!
— На такого и веревки мало!
— Кишки из него на веретено вымотать!
Конечно, много горького было во всех этих «пожеланиях». Но ведь не возразишь! Промолчал и тогда, когда почувствовал удар по голове небольшим камнем, — тоже правильно! Хорошо, что шапка овчинная: удар оказался безболезненным.
У конюшни Петр Петрович услышал глухие стоны и крики. Он прислушался: кричали и стонали женщины. Калачников вылез из саней. К нему никто не подходил. Один солдат направился было в его сторону и сразу же повернул обратно. «За своего считают», — с огорчением подумал Калачников.
— А, это вы? — услышал он голос. Обернулся. Из ворот конюшни выходил Адольф Кох в добротном русском полушубке, сшитом на немецкий лад: борта обтянуты кожей, обшиты кожей и петли.
Кох ударил по рыхлому снегу хлыстом, и на снегу протянулась длинная красная полоса.
— Устаешь как дьявол! — сказал Кох, втягивая толстыми ноздрями воздух. — Все приходится делать самому.
Петр Петрович не подал виду, что он уже понял, какая «работа» так утомляет лесновского помещика. Что делает людей такими жестокими? Наследственность, среда? Уродливые формы воспитания? Патологические отклонения от нормы? Понять этого старик не мог, хотя давно слышал о злодеяниях фашистов.
Кох пригласил Калачникова следовать за собой. Они вошли в маленькую комнатку с дверью, обитой войлоком. Здесь раньше жил конюх, в наследство от него сохранился и фонарь «летучая мышь». Правда, закоптелое стекло было побито, но фонарь висел на прежнем месте.
— Эта комната для вас, — не снижая высокомерного тона, сказал Кох. — Вы должны спасти деревья и кустарники. Работу начнем завтра. Сегодня уже поздно. Я приучил себя к определенному режиму и не хочу от него отступать. Еще за одну ночь ничего не будет с кустами?
— Нет. Морозы невелики.
— А с деревьями?
— Тем более ничего не будет. Они у нас закаленные!
Кох подумал.
— Обед прикажу принести сюда! — повелительно произнес он и, резко повернувшись, вышел за дверь.
Петр Петрович осмотрелся более внимательно. Комнатка маленькая, с небольшим окном. Справа, у стены, стоял деревянный топчан, на нем — сено, прикрытое толстым, порыжевшим от сырости брезентом. У окна — самодельный столик: дощечка, укрепленная снизу подпоркой. Между кроватью и столиком — узенькая скамейка. Стены обиты загрязненной фанерой.
