«Кровавых дел не утаите от взора народного; настанет срок — народ предъявит счет и заставит отвечать сполна; прекратите, пока не поздно!..»
Полиция рыскала по всему городу, но без толку.
И все же сидеть без дела Петру Петровичу не хотелось. Успокаивал себя словами Огнева: время снимет подозрения, если они есть, усыпит настороженность Хельмана и Муркина.
Редким посетителем был теперь Калачников у военного коменданта Шелонска. Тревожные вести, полученные Хельманом о поражении немецких войск под Москвой, лишили его покоя. Он долгое время не упоминал о Волошках, не интересовался докладами профессора о том, как тот намечает вести парниковое хозяйство. В самый интересный момент Хельман вдруг обрывал Калачникова, вызывал фельдфебеля и отдавал ему приказание об усиленной охране комендатуры или требовал на просмотр почту и сердито махал рукой, давая понять, чтобы Калачников удалился. Шелонск был сравнительно далеко от Москвы, но подмосковный кошмар лишил коменданта привычной самоуверенности; поговаривали, что у него стоят наготове упакованные чемоданы.
Разве в таком состоянии до Волошек и парникового хозяйства в Шелонске!
Но вот газеты стали писать о стабилизации фронта под Москвой, о том, что дни блокированного Ленинграда сочтены, и снова ожил Хельман. И хотя у него не было прежнего энтузиазма, он опять расспрашивал Калачникова о Волошках, о Лесном. Кто-то предложил ему быть компаньоном по производству целлюлозы и бумаги. Загоревшись коммерческой идеей, Хельман сразу же вызвал к себе Петра Петровича и потребовал информации о лучших лесных массивах. Калачников показал эти леса на карте, долго хвалил их, а потом притворно вздохнул:
— Замечательная древесина, да там, говорят, партизаны.
Комендант долго смотрел на карту, затем в лицо Калачникову, потом поверх его головы. Нервно произнес:
— Партизанам скоро капут.
Петру Петровичу показалось, что комендант не верил в свои слова, что произнес он их потому, что иного сказать было нельзя.
К Хельману не могло вернуться полностью его спокойствие — слишком велико было потрясение: гитлеровскую армию еще нигде не били таким смертным боем, как под Москвой. И это произошло в то время, когда казалось, что Москва, наподобие Парижа, запросит пощады и под стенами русской столицы можно будет разыграть трагедию Компьенского леса, но еще более унизительную и позорную для побеждаемых. А ныне отборнейшая армия фюрера лежит на полях и в лесах Подмосковья, запорошенная снегом, вместе с танками, пушками, автоматами — армия, которую Гитлер готовил к самому внушительному параду в истории Германии.
