Никита Иванович потянулся и, не открывая глаз, позвал слабым голосом:
— Танька…
— Я, батька!.. — она хотела назвать его папой, но теперь уже постеснялась.
— Что это со мной?.. По голове… Ничего не помню.
Поленов открыл глаза, стал медленно поднимать руку, дотянулся до раны на голове.
— Кирпичом… Осколок прошел бы глубже… тогда бы конец… С тобой ничего, дочка?
— Ничего. Я принесу чистой воды, замою, перевяжу. Потерпи минутку.
Она вернулась с полным ведром колодезной воды.
— Линия разрушена, а поезда нет, — проговорила она расстроенным голосом. — Неужели они угнали эшелон? Я же сообщила, что поезд пошел к Шелонску!
— Чу-у, тише!.. — Они прислушались. — Бомбежка-то идет, Танюха! Наверное, преследуют!.. А рация, дочка, цела?
— Цела!
Таня старательно промывала его рану, в которой еще не успела запечься кровь, перевязала чистой тряпкой; Никита Иванович морщился от боли, но не стонал.
— Немцы! — испуганно проговорила Таня.
— Ну? Пусть заходят. Будь приветливей.
Вошел Эггерт с солдатами. Заметив лежащего Поленова, кровь на половицах и Таню, перевязывающую рану, он воскликнул:
— И вас, Поленофф! — И по-немецки солдату: — Быстро бинт!
Тот протянул Тане бинт, и она стала обматывать голову Никите Ивановичу, сказав немцу «мерси», единственное слово, которое она знала из французского языка; по-немецки она говорила неплохо, но никогда не делала этого при немцах.
— Поленофф, вам могли капут, — сказал Эггерт.
— Могли, ваше благородие. Я под лавкой сидел, а вот ранили.
— Помощник головы убит, Поленофф!
— Ай-ай, ваше благородие, — медленно и тихо проговорил Никита Иванович. — Он все время у меня сидел. Опять о самогонке говорил. Услышал бомбежку — испугался. Побежим, говорит, на улицу, там безопаснее, там есть, говорит, где спрятаться. А я тоже труса праздновал, под лавку залез. Вот как получилось: меня стукнуло, а ему и полный капут!
— Когда поправитесь, Поленофф?
Никита Иванович легонько пошевелил головой.
— Питаю надежду, что скоро, ваше благородие. Голова гудит, круги перед глазами. Пройдет, ваше благородие.
— Поправляйтесь, Поленофф! Низовую к шерту! В Шелонск поедем, вас брать с собой! Там бомб не летайт, там тихо, Поленофф!
— Спасибо, ваше благородие, превеликое спасибо, что такую заботу проявляете. Когда прикажете собираться?
— Скоро, ошень скоро, Поленофф! Я торопил, пошел: красный большевики тут, самолетам помогал, ловийт буду!
Когда Эггерт ушел, Никита Иванович зашептал:
— Знать, застукали нашу передачу! Хорошо, что в наш дом попало, а то мог бы заподозрить и обыскать… Что он задумал? В Шелонск перебираться? Может, к Огневу лучше удрать?..
