— А вы знаете, что грозит нам, если она проболтается? И вам, и мне?
— Не знаю, но догадываюсь: хорошего ждать нельзя.
— Вот видите!
— Не проболтается, она человек надежный, — сказал Калачников и тут же подумал: «С акушеркой придется поделиться медикаментами: если заведующий аптекой пожелает проверить, она может подтвердить».
— На вашу полную ответственность, профессор! А ее адрес я все же запишу!
— Пожалуйста, пожалуйста!
— На сколько, профессор?
— На тысячу марок.
Калачников знал, что аптекарь не выдаст его. Преступление было обоюдным и тяжким: за спекуляцию военными материалами немцы строго наказывали, вплоть до расстрела. А преступление уже было совершено: большой пакет с бинтами из искусственной марли, с ватой, йодом и другими лекарствами уже перекочевал в руки Петра Петровича.
Провожал аптекарь приветливо:
— Заходите, всегда готов оказать помощь!
«Деньги тебе нужны», — подумал Калачников, а ответил с той же лицемерной приветливостью:
— Большое спасибо. Мне еще господин Хельман говорил, что вы чрезвычайно отзывчивый, обязательный человек.
— Обер-лейтенант Хельман справедливый начальник.
«Одного вы с ним поля ягоды», — думал Калачников, улыбаясь в то же время аптекарю, как лучшему другу.
На следующий день Петр Петрович уже подъезжал к лагерю военнопленных. Он был уверен в успехе: в его бумажнике находилась служебная записка Хельмана.
Лагерь произвел на Калачникова гнетущее впечатление. Заболоченное место. В три кола ржавая колючая проволока, вдоль толстого металлического провода рыскали настороженные собаки. На всех углах — вышки с пулеметами, вдоль проволоки расхаживали охранники.
Военнопленные жили под открытым небом, на снегу; они здесь обедали, спали, отправляли естественные надобности. Потрепанные шинелишки у большинства из них покрыты наростом льда. Люди лежат, плотно прижавшись друг к другу, — кажется, что это сплошной клубок человеческих тел, который не разъединить никакой силой.
Но, оказывается, не нужно и силы. Взлетают вверх две белые ракеты — и люди стремглав бегут занимать свое место в шеренге. Может быть, некоторые через двадцать — тридцать метров упадут на землю и не поднимутся, но, если есть хоть капелька сил, надо бежать, чтобы не быть пристреленным; и если даже упал человек, он ползет к тому проклятому месту, где объявлено построение.
Начальник лагеря — долговязый пожилой обер-лейтенант с небольшими, щеткой, рыже-зеленоватыми усами, ознакомившись с запиской, строго взглянул на Калачникова. В его глазах Петр Петрович уловил стеклянный блеск и тут же догадался о причине: от начальника попахивало шнапсом.
