— Я иду с тобой, — сказала она, — ты не можешь оставить меня.
— А если я прикую тебя к дереву?
— Чтобы я досталась солдатам?
— Да.
— Ты не сделаешь этого. Не знаю почему, но не сделаешь.
— Кто знает.
— Ты не такой, как воины Ара, ты совсем другой!
— Не ходи за мной.
— Одну, — возразила она, — меня сожрут животные или найдут солдаты, — она содрогнулась. — В лучшем случае я попадусь работорговцам и меня продадут в на улице Клейм.
Я понял, что она говорит правду. У беззащитной женщины на Горе нет других возможностей.
— Разве я могу тебе верить? — спросил я, смягчаясь.
— Не можешь, — согласилась она, — для меня и Ара ты остаешься врагом.
— Тогда мне лучше покинуть тебя.
— Тогда я заставлю тебя взять меня с собой.
— Как?
— Вот так, — сказала она и упала передо мной на колени, опустила голову и подняла скрещенные руки. Она рассмеялась. — Теперь ты должен либо взять меня с собой, либо убить, если ты сможешь это сделать.
Я выругался, ибо она нечестно использовала преимущества законов воина.
— Что стоит подчинение Талены, дочери убара? — спросил я.
— Ничего, но ты должен либо принять его, либо убить меня.
Вне себя от гнева я поднял с земли рабские наручники, колпак и цепь с ошейником. К неудовольствию Талены, я защелкнул браслеты на ее запястьях, надел на нее колпак и цепь.
— Если ты хочешь быть пленной, то и обращаться с тобой следует, как с пленной. Я принимаю твое подчинение и воспользуюсь им.
Я отнял у нее кинжал и повесил его на свой пояс, перекинул через плечи оба мешка с едой. Потом я поднял арбалет и покинул поляну, волоча на цепи — не слишком вежливо — спотыкающуюся дочь убара. Но из-под колпака, к моему изумлению, раздавался ее смех.
Мы путешествовали по ночам через серебристо-желтые поля са-тарны — двое беглецов под тремя лунами Гора. К удивлению Талены, я скоро снял с нее колпак, цепь и наручники. Когда мы пересекли поле, она объяснила мне, какие опасности могут грозить нам, в основном от степных зверей и прохожих чужеземцев. Интересно, что в горийском языке слово «чужеземец» было тем же словом, что и «враг».
Талена была оживлена, как бы радуясь исчезновению Огороженных Садов и положения дочери убара.
Она была на свободе на равнинах империи. Ветер разбросал ее волосы, трепал платье, и она подставляла ему голову и плечи, он опьянял ее, как ка-ла-на. Да, хоть формально и рабыня, но со мной она была свободнее, чем была до сих пор: она походила на дикую птицу, взращенную в клетке, но, наконец, вырвавшаяся на волю. Ее счастье было заразительно и, хотя мы оставались смертельными врагами, мы шутили и смеялись, шагая по равнине.
