Вся эта чушь собачья про общество равных возможностей, про Америку в роли плавильного котла — он просто хочет уйти от ответа.
— Говори по делу, отец.
— Если по делу, то юная леди здесь ни при чем. Все дело в тебе.
— Почему?
— Это твой бунт. Ведь ты просто бунтуешь, сын.
— Не понимаю, почему бунтом считают женитьбу на красивой и умной студентке Рэдклиффского университета? Не понимаю. Она ведь не какая-нибудь сумасшедшая хиппи…
— Она много чего не…
Ага, начинается.
— Отец, что тебя больше раздражает, — что она католичка или что бедная?
Он ответил почти шепотом, слегка подавшись ко мне:
— Что тебя больше привлекает?
Я хотел встать и уйти. Я ему так и сказал.
— Останься и говори, как мужчина.
А не как кто? Как мальчишка? Как барышня? Как мышонок? Так или иначе, я остался.
Сукин Сын испытал неимоверное удовольствие, что я не встал из-за стола. Было видно, что он расценил это как еще одну свою победу надо мной.
— Я только прошу тебя немного подождать.
— Что значит немного?
— Закончи юридическую школу. Если у вас настоящее чувство, оно выдержит это испытание временем.
— Чувство настоящее, но какого дьявола я должен подвергать его навязанным кем-то испытаниям?
Мой намек был, по-моему, ясен. Я не собирался ему уступать. Ему и его произволу. Его стремлению подавлять меня, контролировать мою жизнь.
— Оливер, — начал он новый раунд. — Ты еще не достиг совершенно…
— Совершенно чего? — черт побери, я терял выдержку.
— Тебе нет двадцати одного года. По закону ты еще не взрослый.
— Насрать мне на твое по закону!
Сидящие по соседству посетители, наверное, услышали эти слова. Чтобы сбалансировать мой выкрик, Оливер III ответил мне зловещим шепотом:
— Если женишься на ней сейчас, на меня больше не рассчитывай! Эта глупость тебе дорого обойдется!
— Отец, да кто на тебя рассчитывает?!
Я ушел из его жизни, чтобы начать свою.
Оставалась проблема визита в Крэнстон, штат Род-Айленд, который лежит чуть дальше на юг от Бостона, чем Ипсвич — на север. После неудачной попытки представить Дженнифер моим родителям я не был уверен в удачном знакомстве с ее отцом. Ведь меня ждет итальянско-средиземноморский синдром любвеобилия, осложненный тем, что Дженни — единственная дочь, выросла без матери и, значит, ненормально близка с отцом. Следовательно, мне предстояло столкнуться с целым букетом эмоций, которые описываются в книгах по психологии.
Плюс я теперь без средств к существованию.
Представьте себе на секундочку Оливеро Барретто, славного итальянского парня, живущего в Крэнстоне на соседней улице. Он является к мистеру Кавиллери, главному городскому кулинару, живущему на одну зарплату, и говорит: «Я хочу жениться на вашей единственной дочери Дженнифер». О чем первым делом спросит отец невесты? (Разумеется, не о том, любит ли этот Барретто Дженни, его дочь, ибо, зная Дженни, нельзя ее не любить, это очевидная истина.) Нет, мистер Кавиллери спросит примерно так: «Послушай, Барретто, а на что ты собираешься содержать жену?»
