Зазвездный зов | страница 75



И пыль веков и сам Колумб Данблон,
Копье нашедший в тьме лесных колонн.

"В тяжелые тисненые тома..."

В тяжелые тисненые тома
Безропотно закованным я буду.
В их пыльную ржавеющую груду
Душа веселая идет сама.
Бессмертия бессрочная тюрьма,
К тебе пути змеятся отовсюду.
Я встречу там и Ленина, и Будду,
Аттилу, Пушкина и двух Дюма.
Быть может, лучший из моих потомков,
Мою крепчайшую страницу скомкав,
Пойдет с добычей за большой нуждой.
И пьяный сном пустынных библиотек
Пошлет он в мой портрет, ему чужой,
Напитанный отравою свой дротик.

"Вооружен ты луком и стрелами..."

Н.М.

Вооружен ты луком и стрелами
И закаленным выпуклым щитом.
Твоя беда, быть может, только в том,
Что редкой битвы ты проходишь пламя.
А я завидую тебе. Ночами
Ты крепко спишь невозмутимым сном
И не готовишь миру свежий том,
Заглядывая в Даля временами.
Ах, я давно боями опьянен,
Средь зорь, средь их разодранных знамен
По трупам строф шагаю и бушую.
В душе клубящейся не вижу дна
И пью ее, текучую, большую...
Ужель в бою мне гибель суждена?

"Один лишь меч над головой Дамокла..."

Один лишь меч над головой Дамокла,
А надо мной четырнадцать мечей.
Они дрожат всё ближе и звончей,
Чтоб кровью царственной ступень промокла.
Шумят рабы, в дворце трепещут стекла,
Я вижу пламень бешеных речей,
Желтеет сумрак чащ, но взор ничей
Пронзить моей души не может блеклой.
Давно я умер, серый камень – мозг,
И глыба тела – мрамор, глина, воск,
И сердце как забытый плод повисло.
Я каждый вечер в бездне мировой
На счетах звезд выдумываю числа,
Четырнадцать мечей над головой.

"Сыченой брагой рог наполнен турий..."

Сыченой брагой рог наполнен турий
И вражьим черепом зачерпнут мед.
Хоронит Чингиз-Хан чужой народ,
Чтоб мир грядущий плакал о культуре.
Аллах для храбрецов готовит гурий,
Для тех, что с молнией меча вперед,
Чье стадо пирамид не из пород
Горбатых гор, а из костей и бури.
При Калке бил нас бронзовый монгол,
За ним простор степей был рыж и гол,
Простерла Азия кривые длани.
От ржания верблюдов и телег
Крещеные оглохли киевляне,
Готовил дочь для хана князь Олег.

"Опять придут и галлы, и гарумны..."

Опять придут и галлы, и гарумны,
И гуннов тьмы, чей сброд необозрим,
Падут сенаторы, и вспыхнет Рим,
Как розового ада цвет безумный.
Откроют храмы темные как гумна,
Зарыскают по закромам седым,
И будет фимиамом едкий дым
И жертвою младенец неразумный.
И вспашут улицы и удобрят
Золой богатою их скорбный ряд,
Чтоб пышный урожай взошел бурьяна.