— Подъезжаем к нашим джунглям, — сказал Фуке.
Они предстали перед ним во всей своей красе и неоновом блеске, едва он очутился на вокзале Сен-Лазар. У ступеней сидел безногий нищий самого жалкого вида, дребезжащим голосом пел какую-то песенку и тянул руку за подаянием. Мимо прошел господин в роскошной шубе, не видя или не желая видеть эту протянутую руку. Но, сделав несколько шагов, Фуке поймал себя на том, что сам насвистывает песенку нищего и она ему даже нравится. Странные джунгли, странная милостыня!
«Кантен ведь тоже, можно сказать, перенял мою песню, — подумал он. — Может быть, вместе с ней он взял и мое бремя и теперь нищий, то есть я, сможет снова встать на ноги?»
Мари уже подходила к такси, но Фуке вдруг остановил ее — ему припомнились маршруты Альбера:
— Давай, дочурка, лучше поедем на автобусе, посмотрим вместе на Париж.
— Мы попадем в пробки.
— Ну и хорошо.
— Папа, — сказала Мари, — я не хочу возвращаться, не хочу обратно в пансион. Там все слишком большие.
— Ты права, — ответил он. — Попробуем начать жизнь сначала.
— Ты придешь к нам?
— Завтра… может быть.
Однако в тот же вечер он подошел к дому Клер, увидел темные окна и не решился позвонить. Может быть, завтра…
Он снял номер в ближайшей гостинице. Пусть Клер об этом не знает, но они будут слышать одни колокола, принадлежать одному приходу, а это уже кое-что.
Он долго стоял у открытого окна, слушая звуки родного леса, в который вернулся, потом закрыл створки, подошел к зеркалу и сказал сам себе:
— И вот наступила долгая зима…
