— Я прихожу посмотреть на одну девочку, — сказал Фуке, — ту, что прыгает, как чертик, около этой штуки, похожей на бильярд. Нравится она вам?
В голосе его слышались гордость и волнение, так молодой человек признается отцу в том, что у него есть внебрачный ребенок: вы мечтали о внучке… вот она!
— Можно подумать, это ваше собственное дитя, — сказал Кантен. — Миленькая, конечно, девчушка, только совсем как щепка, если уж выбирать, то почему именно ее, чем хуже вон та, что покруглее и с румяным личиком? Честно сказать, я не очень-то разбираюсь в детишках. Папашей мне уже не стать — поздновато, седьмой десяток пошел. Так что последнего звена в цепочке не хватает.
Фуке кольнула обида за Мари, да и за себя самого, он подумал, что его-то цепочка и вовсе распалась на кусочки.
— Вы, кажется, любите детей, — продолжал Кантен. — Но если подумываешь заводить своих, нельзя так пить — отчаянно, вмертвую. Вы себя гробите, это глупо. Надо просто следить за собой, держаться, а лучшей наградой, тут вы правы, будет твоя маленькая копия перед глазами.
— У меня та же беда, что и у вас, — сказал Фуке, — не могу вовремя остановиться.
— Прошу вас, будьте благоразумны. Постарайтесь не срываться хотя бы до моего возвращения… Пожалейте бедную Сюзанну. Не забудьте: я уезжаю в субботу.
«Вот к чему он клонил! — сообразил Фуке. — Ну так я его сейчас успокою».
— Я тоже уезжаю, — сказал он.
— Не может быть! — Кантен сдвинул брови.
— И тем не менее. Еду в Париж, и тоже в субботу.
Кантен отвернулся. Слишком силен был удар. Он призвал на помощь всю свою выдержку. И наконец, положив руку на плечо Фуке, спросил дрогнувшим голосом:
— Это не из-за того, что я вам тут наговорил? Или может, Сюзанна что-нибудь сказала?
— Нет-нет! Мне так или иначе надо ехать.
— У вас уже есть билет?
— Нет.
— Ну да, не все ж такие, как я. Но… вы еще вернетесь?
— Вернусь сюда? Да что вы!
Кантен был твердо уверен, что оба они упустили чудный подарок судьбы. Ему представилась расплывчатая, но живая картина: множество лиц, гул голосов, а на переднем плане сидят отец с сыном и выпивают в полном душевном согласии; потом картина раздалась, появилось еще множество таких же пар: в разные времена, в разных местах — кафе, барах, тавернах — они сдвигали чарки, передавая тайное знание из поколения в поколение. В этом калейдоскопе, как заметил Кантен, женских лиц не было.
— Она вернулась? — осторожно спросил он.
Фуке не помнил, чтобы когда-нибудь посвящал Кантена в свои отношения с Клер, поэтому вопрос удивил его, но и тронул своим деликатным тоном.
