Нежданно-негаданно в памяти всплыло одно воспоминание, которое она, моя память, чудесным образом утопила на дне сознания, похоронила и забыла. Внезапно воскреснув, оно крутилось передо мной, постепенно формируясь в картину. Я как бы смотрела в даль временного коридора и увидела один давным-давно прошедший день — двадцать восемь лет тому назад, если быть точнее. Мне было пять лет, и я стала невольной свидетельницей столь ужасной семейной сцены, столь невыносимой, что я сделала единственно возможное — полностью ее забыла.
Далеким отзвуком прошлого по этому сумеречному опасному тоннелю прошлого пришли ко мне звуки знакомых голосов, явившиеся из того дня и принесенные в настоящее. Вытащенные на свет Божий, они снова ожили.
…Вот моя мать, молодая и прекрасная, эфирное создание в белом муслиновом летнем платье, со светлыми волосами, блестевшими на солнце. Она стояла посредине огромной кухни летнего дома моей бабушки в Саутхэмптоне. Но ее голос явно контрастировал с ее прелестью — он был грубый, злой и гневный.
Я была напугана.
Она говорила моему отцу, что он не может уехать. Не сегодня, не Четвертого июля, когда соберется вся семья, когда запланированы праздничные торжества. Он не может бросить ее, родителей и меня.
— Подумай о своем ребенке, Эдвард. Она тебе обожает! — кричала она. — Мэллори нуждается в том, чтобы ты был с ней сегодня.
И она повторяла это снова и снова, как заклинание.
А мой отец объяснял, что он должен ехать, что он не может пропустить этот самолет в Египет, объясняя, что начинаются новые раскопки и он, как глава археологической экспедиции, должен быть там с самого начала.
Мать начала кричать на него. Ее лицо исказила злоба. Она обвиняла его в том, что он едет к ней, к своей любовнице, а вовсе не в экспедицию.
Отец защищался, пытался доказать свою невиновность, говоря матери, что она дура, ревнивая дура. Потом более нежно он сказал ей, что у нее нет причин его ревновать. Он клялся, что любит только ее; очень терпеливо объяснял, что должен ехать, потому что должен работать, работать, чтобы содержать нас.
Мать резко качала головой и стороны в сторону, возражая против его слов.
Внезапно она схватила миску картофельного салата и швырнула ее. Миска пролетела через всю кухню, ударилась об стену сзади отца и разбилась, запачкав своим содержимым его темно-синий блейзер. Звук был такой, словно разорвалась бомба.
Отец резко повернулся и вышел из кухни; на его красивом лице застыло жалкое выражение, оно было искажено отчаянием. В нем чувствовалась какая-то беспомощность.
