- Даже подлые знаки свои не сумел вывести, - жестким шепотом адресовался он к бывшему охраннику. - А что ты будешь делать с мордой своей, убийца? За океаном спрятаться захотел? Не спрячешься... Тебе надо было не за океаном, а на дне его прятаться...
Кельнер неторопливо и важно таскал пиво, убирал пустые бутылки и кружки. Он упорно избегал смотреть в нашу сторону, чувствуя, наверное, что тут были враги, старые враги. Правда, встреча с нами ничем уже не угрожала, но и хорошего тоже на сулила.
- А ты знаешь, - вдруг обратился ко мне Казимир, переходя, как и в старое время, на "ты", - ты знаешь, горилла-то - это, по-моему, Гробокопатель!
- Гробокопатель?
- Да, Гробокопатель... Помнишь, у Дрюкашки подручный был, здоровый, мордастый такой, с пудовыми кулачищами? Одним ударом бросал заключенных в беспамятстве на землю и орал еще при этом: "В гроб загоню!" За это и прозвали его "Гробокопателем". Неужели не помнишь?
- Да не может быть!
Пораженный открытием Стажинского, я моментально повернулся, чтобы убедиться, насколько правильно его подозрение. Увидел, однако, лишь широкую покатистую, как лошадиный круп, спину кельнера да лысый затылок с узкой рыжеватой межой, отделяющей его от толстой красной шеи.
Кельнер долго не появлялся, и, когда появился, я готов был вскрикнуть:
- Гробокопатель! Убийца!
Равнодушно и медлительно нес он свое грузное тело по узкому проходу между столиками, бутылки в огромных цепких руках тихо позванивали. Старший официант из греков на вопрос, как зовут кельнера, с готовностью ответил:
- Шнорре. Карл Август Шнорре. А что?
- Да мы встречали в немецком концлагере одного эсэсовца, похожего на него. Правда, того именовали Рихардом Зибертхофом.
- Нет, этот Шнорре, - коротко подтвердил грек, не желавший вдаваться в подробности наших встреч в концлагере. - Карл Август Шнорре...
- Шнорре... - издевательски повторил Казимир, проводив глазами официанта. - Теперь не только фамилию, он родословную новую сочинит. Шнорре...
Стажинский перехватил кельнера, возвращавшегося с пустыми бутылками, и попросил еще пива. И, когда тот принес, обратился к нему:
- Ну, как живется в Америке, господин Зибертхоф?
- А в Америке живется неплохо, - глухо ответил кельнер и, разлив по кружкам пиво, добавил: - Только меня зовут не Зибертхоф, а Шнорре...
- Ах, вот как! А вы не били на пари со своими собутыльниками заключенных в концентрационном лагере Бельцен?
- Нет, я никогда и нигде не бил никого ни на пари, ни без пари, - тем же тоном сказал кельнер, забрал пустые бутылки и повернулся к нам своим мощным крупом.
