— Дядя Федя, — вбежала Анка, — меня с собой возьмете?
Корнеев поспешно отошел от зеркала, кивнул.
— Вот хорошо! — затараторила Анка. — Я буду смирная-смирная и никуда не денусь! Даже за руку могу держаться! Мама нам ужинать велела. Садитесь, дядя Федя.
Обрадованная Анка быстро собрала посуду, разлила чай, но мысли ее целиком были захвачены завтрашней демонстрацией.
— Я надену красное платье и новые ленты. А вы костюм наденете, да? И ордена наденете? Дядя Федя, покажите!
Посмеиваясь, Федор Андреевич послушно достал из чемодана ордена и медали, положил их перед Анкой. По-детски изящные пальчики Анки, чуть пухловатые, с заплывшими розовыми ноготками, осторожно касались яркой эмали орденов, глаза сияли. Корнеев сидел рядом и с задумчивой улыбкой наблюдал за своей маленькой приятельницей.
— А у моего папы не такой орден! — похвасталась Анка.
Она юркнула за занавеску, повозилась там и принесла завернутый в платок орден Славы — серебряную большую звезду на муаровой ленте.
Корнеев взял солдатский орден в руки, невольно посмотрел на фотографию Алексея. Вот так, дружище, думали ли мы, что придется тебе лежать где-то в смоленской земле, а я, немой, буду жить на квартире у твоей жены и вместе с Анкой, твоей кровинкой, разглядывать фотографию на стене?
— Не помню я папу, — тихонько сказала Анка, и в ее глазах на секунду промелькнула недетская грусть.
Федор Андреевич бережно завернул орден Алексея, ласково погладил светловолосую головку.
Путешествием с дядей Федей Анка осталась очень довольна. Они посмотрели первомайскую демонстрацию до самого конца, ели пирожки и конфеты, пили фруктовую воду, ходили по парку и теперь, усталые, возвращались домой. Устал, впрочем, только Федор Андреевич, Анка, к его удивлению, по-прежнему весело подпрыгивала и, как только свернули на свою сторону, пустилась бегом.
Корнеев вошел во двор, потрогал по пути зазеленевшие маковки яблонек и кленов, присел на лавочку. Здесь и увидела его Агриппина Семеновна.
Поставив на землю тяжелую кошелку, она утерла концом черного шарфа мокрое лоснящееся лицо, поздоровалась.
— С праздником, Федор! Хорошо ноне на воле, гляди, как парит, как летом!
Избегая ее внимательного, ощупывающего взгляда, Корнеев кивнул.
— А ты с виду ладный, — немножко удивленно сказала Агриппина Семеновна, закончив осмотр и присаживаясь рядом. — Ну, как живешь? Чевой-то ты от меня спиной загораживаешься, на меня тебе сердце не за что держать. Давно хотела сказать, да все не приводилось. Что там промеж вас было — я тут ни при чем, сама не знала. Мне, может, самой тебя жалко — нескладный уж ты больно!
