…Федор Андреевич открыл окно, снял рубашку, умылся. Дни пошли жаркие, пока он доходил от школы до дома, майка становилась мокрой, прилипала к спине. Не забыть бы отыскать диплом — бухгалтерия гороно, выписавшая ему за участие в экзаменах месячную зарплату, просила сообщить дату выдачи диплома.
Комод был заперт, ключи Корнеев нашел в шкатулке. В правом ящике оказались носовые платки и белье — аккуратно сложенное, попахивающее прохладной свежестью.
Ага, вот здесь, наверно. В левом ящике лежали оплаченные счета за свет, за квартиру, бумажки, вот целая пачка его писем, перевязанная ленточкой, — на досуге надо будет посмотреть; вот какой-то странный, округлой формы сверток. Любопытствуя, Федор Андреевич развернул его. В шелковом платочке лежало красное пластмассовое кольцо, недавно исчезнувшее с комода, и желтая резиновая соска, тонкая и прозрачная.
Корнеев сел, разложил перед собой эти грустные вещицы, глубоко задумался. Это было все, что осталось от маленького незнакомого и родного человечка…
Документы — плотные глянцевые листы аттестатов и диплом в коричневой корке — нашлись на самом дне ящика. Из Полиного аттестата выпала серая книжечка с гербом. Ого, а он и не знал, что Поля — владелец сберегательной книжки, вот молчунья!
Посмеиваясь, Федор Андреевич раскрыл обложку: Корнеева Полина Тимофеевна, трудовая сберегательная касса № 99/01, — перевернул страницу. Пятьдесят восемь тысяч семьсот рублей, последние двести рублей внесены пять дней назад… Та-ак!
Напевая, вошла Поля. Корнеев машинально оглянулся, ошеломленный, полный вновь вспыхнувших подозрений.
Увидав в руках мужа сберкнижку, Поля побледнела, выхватила ее, натянуто засмеялась.
— Что так смотришь, книжки никогда не видал?
И, окончательно овладев собой, заперла комод, спокойно повернулась к мужу.
— Все сказать забывала, я уж давно откладываю. Положила на срочный. Ну, чего ты уставился?
— «Откуда у нас столько денег?» — написал Федор Андреевич.
— Началось! — досадуя, поморщилась Поля. — А ты сам не знаешь? Твои же, что по аттестату получала.
— «Почему ты их копила, а не расходовала?»
— Почему да почему. На черный день берегла! Другой бы радовался.
Другой бы, возможно, и радовался, но у Федора Андреевича на душе было отвратительно. Только что переполненный нежностью к жене, он снова сейчас не верил ей, хотя все ее объяснения звучали правдоподобно. Вспыхивали и нагромождались вопросы: зачем Поля занимает иногда деньги, почему ни разу не обмолвилась о книжке, почему, наконец, он всю зиму мерз в шинели, если у них такая куча денег?.. Криво усмехнувшись, Корнеев написал:
