Федор Андреевич отшвырнул книгу, засмеялся, привлек Полю к себе. Все занимавшие его сегодня мысли: о войне, о жизни, встреча с Настей — все это вылилось в ясное, совершенно определенное желание. Дотянувшись до блокнота, он энергично написал: «Пора думать о работе, хватит лодырничать!»
— Так и знала! «Буду отдыхать, поправляться, тишина, покой!» — смеясь, передразнила Полина.
— «Отдохнул».
Полина с любопытством спросила:
— Куда ж ты пойдешь работать?
— «А все равно куда.. — Карандаш повис в воздухе и снова побежал по бумаге: — Допустим, банщиком».
Полина не поняла, шутит Федор или говорит всерьез, улыбнулась:
— Там тоже надо… говорить.
— «Тогда в какую-нибудь артель, ремеслу учиться. Например, сапожничать».
Этого Полина не могла принять даже в шутку. Она отобрала у мужа карандаш и бумагу, словно прося не спорить, пытливо посмотрела на него.
— А зачем тебе сейчас работать? — Полина ласково погладила щеки мужа. — С нас хватит, и с одной моей работы проживем…
Веселые глаза Федора изменили выражение, и этот внимательный спрашивающий взгляд мгновенно заставил Полину как-то внутренне подобраться.
— Много ли нам надо? — Поля продолжала гладить щеки мужа, но теперь это были другие движения, не столько ласковые, сколько осторожные. — Зарплата да пенсия, а купить у меня все можно.
«Да разве дело только в этом!» — хотелось сказать Федору. Он покосился на блокнот, лежащий на подоконнике, но Полина уже отошла к столу.
— Смотри, Федя, дело твое. Иди-ка завтракай.
Поля тихонько вздохнула, подумала о муже тепло, с невольным уважением: разве он согласится сидеть дома, знает она его! И все-таки какой-то холодок, досада в душе у нее остались: настроение сразу изменилось.
В заключении медицинской комиссии госпиталя, в офицерском билете, а теперь в свидетельстве о снятии с воинского учета основная болезнь Корнеева называлась коротеньким греческим словом — «афазия». В переводе это означало полную или частичную утрату способности речи.
Однажды, еще в госпитале, Федор Андреевич попросил наблюдающего за ним невропатолога Войцехова дать что-нибудь почитать об этой болезни. Тот отшутился.
— Вы что, думаете, у нас тут дом санитарного просвещения?
Корнеев помрачнел, понимая, что ему просто отказывают.
Войцехов присел прямо на койку, заговорил грубовато и дружески:
— Послушайте меня, батенька! Зачем вам всякой дребеденью голову забивать? Думаете, от этого лучше бывает? Черта с два!
Врач оживился, рассказал под дружный смех обитателей палаты, как один впечатлительный человек, начитавшись описаний болезней, начал поочередно находить их у себя и в результате сошел с ума; потом искренне и очень убежденно посоветовал:
