…За окном быстро смеркалось. Полина включила свет, прошлась по пустому буфету, додумывая свои мысли, словно торопилась перед кем-то оправдаться.
Что же, ведь ничего и не было! Теперь приехал Федя, и тем более ничего не может быть. Глупости все это, лезли всякие дурные мысли от скуки!
Дверь приоткрылась, но никто не входил. Полина, прибиравшая за перегородкой, выглянула. Недоуменно рассматривая пустой буфет, в дверях стоял Федор. Увидев жену, он широко заулыбался.
— Входи, входи! — Полина проворно выбежала из-за стойки. — Где загулял?
Федор Андреевич потрогал щепоткой бороду, разгладил усы.
— У Воложского?
Корнеев засмеялся, утвердительно закивал.
— Налить немножко? — показала Полина на бутылки.
Муж покачал головой и неожиданно обнял Полину.
— Ну, ну! — вывернулась она, смеясь и грозя пальцем. — Я на работе. Сиди смирно, скоро пойдем.
Полина вернулась за стойку, лукаво и строго поглядывая на мужа.
Федор прошелся по буфету, с любопытством осматривая его, потрогал весы, ткнул пальцем себе в грудь и тут же показал на стойку — можно туда?
— Иди, посмотри, — улыбнулась Полина.
Впервые в жизни Корнеев оказался по другую сторону стойки.
Помещение буфета выглядело отсюда по-другому, как с капитанского мостика, — все на виду.
Федор Андреевич попытался представить себя за стойкой со стороны — забавно, словно на выставке! А то, что за стойкой стояла Поля, казалось обычным, и, секунду поразмыслив, Федор Андреевич понял, в чем дело: с первого же дня знакомства он привык видеть Полю, отделенную от других примерно такой же деревянной стойкой, в школьной библиотеке. Тогда, правда, на ней не было белого халата. В халате Поля была похожа на молодого врача. До войны, кстати, Корнеев советовал жене поступить в медицинский институт. Поля не захотела: учись да учись, а жить когда?..
— Ну, иди, а то кто войдет, — погнала Полина.
И вовремя.
Едва Корнеев уселся за крайний столик, как в буфет вошел высокий широкоплечий детина в защитном бушлате, который был ему явно узок: казалось, что зеленые металлические пуговицы вот-вот брызнут напрочь.
— Налей-ка, хозяюшка, чего покрепче, — скользнув взглядом по Корнееву и шлепнув на стул авоську с бельем, попросил он. Разглядев Полину, посетитель восхищенно щелкнул языком, двинулся к стойке: — Вот это хозяюшка, тут не хочешь, а выпьешь!
В груди у Федора Андреевича что-то неуклюже шевельнулось. Настороженно прислушиваясь к шутливым и грубоватым комплиментам человека в бушлате, Корнеев хмурился. Полину, вероятно, ежедневно одолевают таким вниманием, любителей выпить и поухаживать много. Напрасно она ушла из школы: люди там культурные. Писала, что трудно жить, плохо с питанием. Тогда, вдалеке, и ему такое решение казалось правильным: только бы выжила, не болела, была сыта!.. Запоздалая ревность, которая там, на фронте, а потом в госпитале, казалась смешной и беспредметной, теперь, когда Поля снова стала близкой, вспыхнула в сердце и остро, неприятно посасывала.
