Полина тихонько засмеялась. Вчера ночью, дуреха, наплакалась — думала, совсем уже калека!
Нет, хорошо, что Федя, наконец, приехал! Она ведь совсем молодая, двадцать пять лет, жизни еще не видела. Перед войной только два года и пожили; в войну многие вон как крутили, монашенкой ее звали! Ну и пусть монашенка, зато она Федору в глаза может смотреть прямо. Ни одной мыслью не повинна!
Лицо Полины неудержимо залилось краской, загорелись даже мочки маленьких ушей.
Ой, не хитри, Полька, была и ты на волосок от греха!
Прошлой осенью весь их пищеторг выезжал в совхоз на воскресник. Убирали сено, за день намахались, устали, спать вповал улеглись на сухом, пряно пахнувшем сене. Сквозь забытье Полина почувствовала, как по груди скользнула рука, быстрый отчетливый шепот Полякова, начальника пищеторга, обжег ухо:
— Это я, не бойся…
Цепкие сильные руки притягивали ее к себе, крепкие губы с горьковатым привкусом табака находили ее отворачивающееся лицо, губы.
Полина сопротивлялась молча, стиснув зубы, и, чувствуя, что еще минута — и она уступит, безвольно, со стоном прильнет к этому горячему требовательному телу, громко окликнула спящую соседку.
Поляков сразу выпустил ее, в темноте прозвучал легкий беззлобный смешок.
— Спи, недотрога!
Прошуршало сухое сено, все стихло. Почти до рассвета Полина пролежала с открытыми, полными слез глазами, горько думала: молодость проходит, Федор в госпитале, в гипсе, немой, а она ни вдова, ни жена.
Утром, столкнувшись с Полиной, Поляков усмехнулся, легко пронес на вилах огромную охапку сена, — разгоряченный, ловкий, в щегольских хромовых сапогах, синих галифе, в тонкой шелковой безрукавке…
Полина ждала, что теперь начальник начнет придираться к ней, — в торговой сети такие случаи бывали. Но ничего подобного не произошло, и даже больше: из магазина, где Полина работала продавцом, ее вскоре перевели заведовать буфетом при бане. Такое место считалось «золотым дном».
Краснея под взглядами сослуживиц, Полина получила в магазине расчет и приняла буфет. Теперь она была уверена, что Поляков не оставит ее в покое, и, страшась, обманывая самое себя, ждала его появления.
Поляков и в самом деле вскоре зашел. Он поинтересовался, как идет торговля, пообещал при первой же возможности подбросить товару. Потом он заходил еще несколько раз, от предложения выпить всегда отказывался и, поблестев глазами, с улыбкой кивал:
— Ну, будь здорова, недотрога!..
Редкие и непонятные эти посещения волновали и сердили Полину; каждый раз после его ухода она давала себе слово на чем-нибудь одернуть его. Но стоило Полякову прийти снова, как вся решимость Полины улетучивалась: повода одернуть его не находилось, и она, чувствуя на себе его пристальный взгляд, крутилась между столиками.
