Да, мамуля... Ты помнишь мои слёзы немощного детского отчаяния? Помнишь, как я, много позже, бессильный перед твоим авторитетом, умолял не водить меня (амбала) по утрам в консерваторию? Помнишь, как смеялись надо мной сверстники? Где мои друзья, подруги? Откуда им взяться на пути к успеху, по которому виртуозного меня, ведёт за руку такая правильная – ты. Ты помнишь. Ты знаешь...
Я растягиваю и сжимаю темп, поддавшись собственному настроению и вплетая в него бессмертное произведение. Во мне сейчас просыпается всё моё. Куда делся пафос, поза, страсть, артистизм, вдохновенность, игра и желание удивить? Всё исчезло. И я, отдавшийся потоку собственных мыслей и воспоминаний, начинаю безбожно лажать...
Братики мои родные. Что? Каково оно, сидеть в первом ряду? Каково оно, раздавать интервью, и улыбаться вспышкам фотокамер? Я ничего хорошего о вас не помню. Для вас я всегда был последышем, и есть, и всегда буду. Вы думаете, что это ваши насмешки и тычки сделали меня сильнее и совершеннее? Вы серьёзно ощущаете свою причастность к моему успеху, вы – «не могучая кучка»?!.
Я лажаю. Стучу бессмысленно по клавишам и плачу...
Ещё никто, ничего не успел понять.
Будет сейчас вам, и гордость, и слёзы радости, и успех и фамильная слава...
Я со всей силы бью кулаками по костяшкам инструмента. Он гудит жалко и отчаянно...
Встаю... Кланяюсь... И снимаю брюки вместе с трусами...
Ebanopticum. Компиляция третья.
***
Из письма О. Уайльда, адресованного молодому маркизу Куинсберри – его музе и любовнику.
...Бедный Бози!.. Ах ты, сволочь такая, и зачем я истратил на тебя 5 лет своей жизни!..
***
Умерла!.. Умерла!.. Тише... Тише...
Старая фаворитка недавно усопшего короля, наложила на себя руки.
Почти полвека она держала в страхе весь Париж. Она украла рассудок у монарха и свободу у Франции! Её, некогда ослепительная неестественная красота соперничала с властолюбием и безудержной, граничащей с безумием, жестокостью. Но, красота так непостоянна...
***
Врачи вошли в столовую, откуда мебель и цветы уже убрали. Остался посредине большой стол, на котором лежала маркиза. Дверь закрыли, снаружи поставили часового гвардейца. Спотыкаясь о ведра, стоящие близ стола, врачи стали рвать с маркизы платья и чулки, словно тряпки с дешевой куклы, которой впору на помойку...
Наконец, на ней остались только несвежие панталоны. Толстый Бланк, грубо шлепнул старуху по ее громадному раздувшемуся животу.
– Ну что, Л'Эрбье? – Сказал он своему ассистенту, – потрошить брюшное пузо мы доверяем вам! А Вы, – обратился он к Ле Корбюзье – проникните в "столицу"...
