Чувствовалось, что он устал от этого разговора. И они замолчали.
От станции до дома, было, минут 15. По лесу, по деревне. Как назло, встречали всех соседей. Впрочем, это ничего не решало — у всех открыты окна.
— Будут допытывать Татьяну — не удобно. Она девочка умная: уверена, уже сегодня, когда давала ключи, придумала объяснения.
В доме было зябко, включили камин и электрочайник.
Наступило замешательство.
— Ты ужинал?
— Нет
— Хорошо.
— Что хорошо?
— Будем ужинать. Сейчас возьму у нее в погребе картошку, соленья и вино.
— А самогон? — съязвил Кирилл.
— Не поняла?
— Я пошутил.
Когда Наташа вернулась, стол уже был накрыт.
— Как он поместил всю эту роскошь в небольшой спортивной сумке? — подумала и промолчала, а потом попросила: «Возьми ведро, принеси воды».
— Где она?
— Во дворе.
Чайник закипал. Общий утомляемый голод начал опять их сближать. Говорить не хотелось. Молчание становилось тягостным. Кирилл налил вина, встал, подошел к Наташе и нежно-нежно поцеловал. Как только она обняла его, в ту же секунду, ужин закончился.
— Выключи свет, — почти закричала она, — там все видно, нет, задерни шторы.
Не было трех недель, не было папиных похорон — ничего не было. Они опять вдвоем, опять рядом, опять близко. Так близко, что стук сердец перебивает дыхание. Ни какие слова не могли заменить или объяснить эти всплески чувств. Уставшая Наташа шептала «хватит». В ответ слышалось только одно слово «нет».
Этой ночью было полнолуние. Даже через шторы луна ярко и настойчиво наблюдала за ними, возбуждая их чувства со всей полнотой своего «лунного» воздействия. Похоже, у нее получалось это неплохо. Ужин продолжился в два часа ночи, плавно перейдя в завтрак.
Наташе казалось, что Кирилл успокоится только тогда, когда выскажет ей свои взгляды на все интересующие его вопросы.
— Интересно, что же будет потом? Может быть два варианта. Первый — отношения начнут потихоньку гаснуть, второй — обговоренные проблемы поднимут следующие вопросы и интересы. Тогда еще долго будет продолжаться удовольствие и горечь общения, — подумала она.
Зашел разговор о Советской власти. Он не понимал изначально все, что связано с революцией. Его удивляли аристократы-декабристы. Советское восприятие их не лезло «ни в какие ворота». Никогда, нигде богатый и знатный не только не поймет, но и не захочет понять бедного и униженного. Только сейчас стало понятно, что дело было совсем в другом: одни хотели власти, другие — влияния, а у третьих чувство чести и ответственности не совпадало со сложившимися обстоятельствами в стране. Ни бедный и несчастный был для них важен, а не совсем законный царь. Вот, что волновало руководителей восстания.
