— Даже написал.
— Не удивительно… — он снова отвернулся к окну. — Нашли бы мы отличия сегодня… сколько там лет спустя?
— Сто сорок или около того. И, нет, не думаю, чтобы многое изменилось. Однако, между нами, нам было бы не с чем сравнивать. Я правильно понимаю, что вы перешагивали порог церкви Святой Марии не чаще меня? Что вы прочитали надпись на фронтоне, проезжая на троллейбусе или по дороге на ленч в «Таддич гриль»?
Он кивнул.
— Богом клянусь, этот человек мне по душе. Как его звали?
Я повторил. Ноулс записал имя Дана и название книги на стикере.
— Черт хвостатый! — Он уронил перо. — Начисто забыл об этой игре.
Он выхватил пульт управления из ящика на своем краю стола и направил на стену, противоположную окну. Дверь-ширма откатилась в сторону, открыв большой телевизор с начинающим мерцать экраном. Скоро по экрану забегали футболисты. Рев толпы и выкрики комментатора заполнили комнату шумом.
— Ноулс, — прокричал я, — выключите его.
Он с удивлением взглянул на меня:
— Это же образцовая игра.
Я указал пальцами на уши.
— Вы поговорить хотели или что?
Вздернув бровь, он приглушил звук.
— Конечно.
— Я не хотел бы выходить из себя, но если есть что-то, что я ненавижу больше футбола, то это — телевизор.
— Правда? — Ноулс не скрывал удивления. — И как вы с собой уживаетесь? — он улыбнулся. — А как насчет пустого стакана? Он тоже вызывает ненависть?
И он поднял свой стакан.
Я взял свой.
— Тут вы меня достали.
— Проклятые интеллектуалы… — он нажал кнопку телефона.
— Сэр? — услышал я голос Альфреда.
— Еще два, — приказал Ноулс, допивая свой бренди.
— Сию минуту, сэр.
На большом экране ящерицы продавали пиво. Через тридцать секунд Ноулс нарушил молчание.
— Она была очаровательная брюнеточка, верно? И самолюбие — настоящий огонь. Внешность, думаю, она унаследовала от мамаши. Так или иначе, отца она не знала. Честолюбие развилось у нее с детства, которое проходило большей частью в трейлерном парке в Стимбоат-Спринг. Ее мать так и живет в трущобах на северо-западе Невады. Она была на похоронах.
— Ее не Руфи зовут?
Ноулс кивнул.
— С ней была моя бывшая жена.
Я моргнул:
— Та еще штучка.
— Тут вы правы.
Он ткнул пальцем в левый верхний угол телевизора.
— Где-то в северо-западном углу. Коттер Пин, Невада. Не бывали там? — Он хихикнул. — Никто там не бывал. Потом какой-то японец купил горнолыжный склон вроде бы называется «Маунт-Гарднер»; парень, который его продал, совершил убийственную сделку — Коттер Пин стал для Руфи уж слишком цивилизованным. С одной стороны, на этом холме лыжному курорту не бывать — и это для Руфи хорошо. Там даже нет мотеля, куда можно бы продавать мыло. Осенью охотники на оленей спят в своих грузовичках за баром. За пять лет, что мы с Рени были женаты, она ни разу меня туда не свозила. Я раза два в год разговаривал с Руфи, если случайно брал трубку, когда она звонила. Только она со мной не разговаривала — она звонила, чтоб поругаться с дочерью. Если разговор длился больше десяти минут, так только потому что кто-то слишком долго не мог перестать орать, чтобы повесить трубку.
