— Саша прав. Без участия и помощи местных жителей нам не обойтись, — говорил Кузьма, допивая кружку козьего молока. — Без документов, без одежды, без квартир податься некуда. Переловят нас. Потому я и пришел к тебе.
Кузьма опрокинул все Костины планы. Зачем бежать? У него теперь ясная цель. Кузьма свяжет его с подпольем. Конец трусливой заячьей жизни! Да, не бежать, не прятаться, а бороться! И не в одиночку, а вместе с товарищами!
Ему тогда очень хотелось хоть одним глазом взглянуть на того, чья твердая рука направляла работу подполья. Каков собой этот старшина? Жаль, что нельзя повидать — не положено по условиям конспирации.
В марте было солнечно и тепло по-летнему. На Историческом бульваре уже отцвел миндаль и облилось красными соцветиями иудино дерево. В один из таких теплых дней Кузьма пришел к нему и сказал:
— Пойдем. Саша хочет повидать тебя, потолковать. «Значит, мне доверяют», — радостно думал Костя, поднимаясь с Кузьмой к вершине Зеленой горки.
Слободка осталась внизу. Предгорная степь уже проснулась, прогрелась, густо покрылась травой, зацвела. Солнечными пятачками выглядывали из травы одуванчики, гордо поднимали красные головки стройные тюльпаны, веяло запахами крымской полыни.
— А вот и Саша, — сказал Кузьма.
По тропке, тянувшейся по косогору, к ним подходил высокий мужчина лет двадцати пяти. Одет он был, как и многие севастопольцы: синяя матросская фланелька на «молнии», коричневые брюки в светлую полоску, стоптанные ботинки. Лицо приветливое, простое, русское, лоб открытый, волосы отброшены назад, а глаза с синевой, добрые и внимательные. Казалось, они вбирали в себя все и будто притягивали к себе. Говорить с ним было просто и легко. Александр спрашивал, где Костя учился и работал, кто его родные, товарищи. Потом вспомнил о гранатах, о других поручениях, которые давал через Кузьму, и похвалил за точность исполнения. Почему-то Косте казалось, будто он уже где-то встречал Александра, видел это крупное мужественное лицо, эти пытливые глаза. И тут вспомнилось: вечер, обстрел, скалистый берег у Херсонесского маяка; молоденький лейтенант, застрелившийся на берегу; минуты душевного смятения и растерянности, охватившие его тогда; встреча со старшиной-артиллеристом, который поделился с ним последним солдатским сухарем. Да, да! Это был он, тот самый старшина! Только тогда он был обросший, а теперь побрит и потому выглядит моложе. Тогда на нем была солдатская форма, а теперь штатская одежда. Но голос тот же, те же заглядывающие в душу глаза. Когда он напомнил старшине об этой встрече, тот сказал:
