«Он жив. Слава Богу». У меня трясутся ноги. Я не хочу, чтобы эта гадина видела мое волнение, отворачиваюсь от нее и присаживаюсь на кровать, делая вид, что поправляю на Мии одежду, а сама делаю несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.
Раз нам дают возможность выйти за пределы камеры, надо ею воспользоваться. Хватаю Мию в охапку и говорю:
— Пойдем, солнышко.
Марион ведет нас по коридору в переговорную.
Да, это вам не одиночная камера: тут стоят кожаные диваны, журнальный столик, поднос с чаем и булочками, даже кое-какие игрушки для Мии. На вид самые обычные, так, ерунда, которая есть у любого ребенка, но они выглядят так, точно попали сюда из другой эпохи. Пластмассовые машинки, игрушечный телефон, кассовый аппарат — банальные игрушки дохаосных времен. Мия никогда не держала в руках игрушек и никак не реагирует на них. Равнодушно смотрит и отодвигает в сторону. Берет в руки пупса, который открывает глаза, когда его сажаешь, и закрывает, когда укладываешь. Вот это Мии по душе.
На журнальном столике лежит папка. Марион садится на диван, кладет папку себе на колени и открывает ее. Что там внутри? Материалы обо мне? Об Адаме? Я сажусь на противоположный диван и снова скрещиваю руки на груди.
— Итак, вы с Адамом вместе уже достаточно долгое время.
Это не вопрос.
— Типа того.
— У вас есть ребенок, а скоро родится еще один, верно? — Она пытается казаться дружелюбной, но мне ее дружелюбие на фиг не сдалось. — Трудно, наверно, вам будет.
— Мы справимся, — отвечаю. — Мия у нас молодчина.
— Как вы думаете, на кого она похожа? На вас или на своего отца?
Стоп-стоп. На это минное поле мы не пойдем.
Официально Мия — дочь Адама. Именно это я сказала той назойливой соцработнице, которая докапывалась до меня в Лондоне. Помню, ответ сам сорвался у меня с губ. Но соврать все равно было легче, чем открыть правду. Впрочем, убедиться в том, что я соврала, проще простого, стоит только приглядеться к Мии. Да, проведя почти всю свою недолгую жизнь на воздухе, она приобрела более темный оттенок кожи, а волосики у нее курчавые, почти как афрокосички, но они светлые, и глаза у нее голубые, короче, все как полагается человеку из семейства Халлиган. А ведь она и есть Халлиган на все сто процентов.
— Не знаю, — говорю. — Я не сравнивала. Она — это она. Похожа сама на себя.
— Неужели вы с Адамом не играли в эту игру? Чей это носик? Чьи это ушки?
— Нет, — обрываю ее. — Мы не играем в игры.
Вероятно, она просекла, что к чему, но решила пока не развивать эту тему.
