Лизавета приехала из Минска учиться в нойштадтском университете по какой-то неведомой мне межвузовской разнарядке: чем больше она этот поворот своей судьбы разъясняла, тем меньше я его понимал. Проучилась пару лет, подзадержалась здесь, освоилась и, похоже, вознамерилась оставаться студенткой до конца своих дней. В Германии эта цель вполне достижима: здесь и сорокалетний студиозус ни у кого не вызовет удивления. Немецкое общество не спешит выпускать дипломированную молодежь на рынок труда, человек же свыкается с любым долгосрочным своим состоянием, особенно если выход из него страшноват. Свыклась и Лизавета.
Девица она была чрезвычайно самоуверенная, питала убеждение, что в одиночку делает всю газету, меж тем как занималась лишь компьютерной версткой готовых материалов, а откуда берутся сами материалы — ей было без разницы: да хоть из пены морской.
— Виталий Витальевич, — плачущим голосом сказала Лизавета, — я предупреждаю: следующий номер выйдет без меня. Сегодня уже четверг, а у меня готова только первая полоса. Да еще к шестой статейка десять на десять. Я ничего не успею. Читатели меня сожрут.
Лизавета хитрила: я-то знал, что вторая, третья и пятая полосы тоже полностью свёрстаны и запрятаны ею в тайную директорию, оставалось только втиснуть в них рекламу — и предаться пороку электронной игры.
Нападение, однако, — лучший способ защиты, и Лизавете это было отлично известно.
— Всё сегодня доделаем, — заверил я.
— Ну, прямо, доделаем, — возразила Лизавета. — Вон, ждут вас, не дождутся. Очередной фремдцайтфрессер. Теперь уж, конечно, до ночи будет ля-ля.
"Фремдцайтфрессерами" (пожирателями чужого времени) Лизавета называла всех, кто приходил в редакцию не к ней.
Я обернулся.
В угловом кресле за журнальным столиком сидел лысоватый человечек в клетчатом пиджаке и, закинув ногу на ногу, читал прошлый номер нашего приложения.
А может быть, и не читал, просто смотрел поверх газеты на нас с Лизаветой: глаза его были спрятаны за зеленоватыми стеклами крупных очков.
На президента Российской Федерации он не был похож, и вообще внешность у него была самая что ни на есть заурядная.
На столе перед ним лежала черная пластиковая папка, а точнее коробка для бумаг формата А-4 с клапаном на кнопках, на ней пачка сигарет "Ротманс", в пепельнице — добрый десяток нервно прикушенных окурков.
— Господин Огибахин? Прошу извинить: затор на шоссе. Это случается даже в Германии.
Огибахин отложил газету в сторону, поправил очки, слегка приподнялся, вяло пожал мою руку.
