Потом пришла очередь неодушевленных предметов.
Я переуменьшал все ее безделушки — палехскую коробочку, цепочку с медальоном, янтарные бусы… Причем приходилось делать это по нескольку раз, если размеры бирюлек ее не устраивали.
Еще ни разу в жизни я столько не дисминуизировался: у меня даже стала кружиться голова.
Потом дошли до мебели: тахта, кресло, стул, этажерка, платяной шкаф — всё это хозяйство в масштабе кукольного гарнитура Ниночка разместила на письменном столе — просто так, развлечения ради.
— А вы говорите "бесполезный дар, бесполезный дар", — сказала она, оглядывая свою опустошенную комнату. — Смотрите, сколько пыли кругом. Это ж уборку делать — одно удовольствие.
Такое применение моего дара мне даже в голову не приходило.
— Я бы подмела, да за веником боюсь идти. Ну, ничего, завтра еще разок повторим. Давайте ставить всё на место.
Это "завтра" предвещало начало новой неизведанно блаженной жизни — и стремительное приближение к роковому концу. Если бы я мог предвидеть…
Так провели мы с ней первую нашу ночь — в чистых детских забавах.
На рассвете Ниночка выпустила меня из квартиры, проследила, как я спускаюсь по лестнице, помахала мне рукой и осторожно закрыла дверь.
20.
На работе мы по-прежнему играли в молчанку, хотя вряд ли эта игра могла кого-нибудь обмануть.
— Анатолий Борисович, что это вы сегодня такой эфемерный? Разрешите сквозь вас пройти.
— Ниночка, прелесть моя, чему вы всё улыбаетесь? Поделились бы с коллективом.
Бледная, заспанная и оттого еще более желанная, Ниночка делала вид, что не видит меня в упор.
И только когда никого в преподавательской не было, она оборачивалась от компьютера и бросала на меня лукавый взгляд. В глазах ее я читал обещание: и сегодня, и сегодня тоже.
Надо ли говорить, в какой дурацкой улыбке расплывался Огибахин?
А во время большого перерыва Ниночка улучила минуту и, проходя мимо меня, сунула мне в руку записку.
"А.Б., я кое-что придумала. Встречаемся в 22.00 на выходе из метро "Фрунзенская". Договорились? Ваша Н“.
В этой записке, как в жемчужине японской поэзии, не было ни одного лишнего знака: и простодушное "кое-что", и многообещающее "22.00", и трогательное "договорились", и уж, конечно, прелестное "ваша" — всё находилось в совершенной гармонии.
Эту записку на желтом листке кафедральных объявлений я постоянно носил с собою в бумажнике. При обыске ее у меня отобрали и подключили к вещественным доказательствам.
Жив буду — тайно приеду в Россию только для того, чтобы забраться в архивы МВД и вернуть себе этот бесценный листочек.
