Какая законченная логика! От его слов ей стало и вовсе не по себе. Долго сдерживаемые слезы навернулись на глаза. Ей показалось, что она нашла что-то драгоценное и только успела к нему прикоснуться, как потеряла, не удержав в руках.
— Ты абсолютно прав. Летний роман не для меня. Мне нужно большее. Я хочу постоянства от мужчины.
— А я не могу тебе этого дать ни теперь, ни, вероятнее всего, потом.
— Конечно, я и не ожидала от тебя другого. — Она отвернулась к окну, призывая на помощь всю свою гордость, чтобы сказать: — Лучше всего для нас обоих забыть обо всем, что произошло между нами в этой комнате. Не надо беспокоить Джеффри своими признаниями, Эдвин. И давай оставим бесплодные сожаления о случившемся.
— Я должен сказать ему.
— Нет. — Она покачала головой, и слезы брызнули у нее из глаз. — Не стоит рисковать своими взаимоотношениями из-за того, что ты мне сейчас сказал. Достаточно того, что я знаю правду.
— Я не уверен, что смогу выдержать это условие, Кэрол.
— Черт побери, тебе придется это сделать! Если ты заботишься о нем, как говоришь, ты не поставишь свою совесть выше его спокойствия. Ты теперь должен будешь жить со знанием того, что случилось, так же, как и я.
Она бросилась к лестнице.
— Куда ты? — он попытался удержать ее за руку.
— Куда угодно, только подальше от тебя!
— Боюсь, что нас уже хватились. Если ты хочешь, чтобы никто ничего не заметил, нам надо вернуться вместе и вести себя как ни в чем не бывало. Если что-нибудь спросят, скажем, что ходили прогуляться на реку.
Но она даже не могла подумать об этом. Изображать сияющее благополучие, когда ей в душу словно вонзили нож, у нее не было сил. Она сбросила его руку.
— Ты не совсем подходяще одет для вечера, а я вполне в состоянии объяснить свое отсутствие и без твоей помощи.
— Не глупи, — резко сказал Эдвин. — Ты ведешь себя как ребенок. Неужели ты думаешь, что такой проницательный человек, как Джеффри, ничего не заметит? — Он взял ее под локоть и повел в ванную. — Умойся и приведи волосы в порядок. Через пару минут я тоже буду готов.
Кэрол посмотрела на себя в зеркало над раковиной. На нее смотрело какое-то чужое лицо — широко распахнутые, полные боли глаза, растрепанные волосы, тушь потекла, а помада стерлась. Лишь одна сережка поблескивала в ухе, второй на месте не было. Он прав: в таком виде нельзя показываться на людях.
Кое-как она привела лицо в порядок, хотя, если бы кто-то пригляделся, без труда мог бы распознать следы слез. Повозившись с прической, она поняла, что не в состоянии придать ей первоначальный вид, и в конце концов вынула все шпильки и просто распустила волосы.
