— Я с вами совершенно не согласен, — не сдавался молодой актер. — Абстракционизм — это прежде всего поиск новых путей в искусстве, новых форм. Согласитесь, что обновление форм — назревшая проблема всех видов искусства.
— Вряд ли. Хотя само по себе обновление форм — явление вполне закономерное. Но речь идет не о форме, а о содержании.
— А разве можно отделить одно от другого?
— Вот именно нельзя. А вы пытаетесь оторвать форму от содержания, поставить ее выше содержания и вне его.
— Что же, по-вашему, ленинская формула «от живого созерцания — к абстрактному мышлению, а от него — к действительности» неверна? — наседал актер.
— Она-то верна, да вы в ней ничего не поняли, — парировал Тим Тимыч.
Спор накаливался, и Люся попросила:
— Давайте запретим профессиональные разговоры. Мне кажется, один раз в году я имею право отвлечься от этого.
— Правильно, — поддержали ее.
— А виновных в нарушении этого правила будем лишать чарки, — предложила жена Копальского, справедливо полагая, что только такая угроза может остановить Тим Тимыча.
Спорщики обиженно умолкли. Иван Прохорович предложил тост:
— Давайте выпьем за тех, кто в море.
Здесь все имели отношение к морю и охотно поддержали Ивана Прохоровича. Оказалось, что сам он всю войну прослужил на подводной лодке мотористом. Юля спросила, что ему больше всего запомнилось из войны.
— Помнишь-то все, хотя вот уже тридцать лет минуло, но больше всего мне запомнилась одна картина художника.
— Картина?!
— Вот именно. На войне всякое бывало, ходили мы и сквозь минные поля, слышали, как скребет о борт сама смерть, два раза я тонул — разве это забудешь? А вот поди ж ты, та картина врезалась в память острее. Может, оттого, что видел я, как эта картина создавалась, а скорее всего, меня поразил сам художник. Вот тут сейчас спорили об искусстве. Я в этом деле человек неученый, но мне кажется, то, что я расскажу, имеет отношение к спору. И если позволите, я все же нарушу ваши условия, — обратился он к жене Тим Тимыча.
— Расскажите, — хором попросили Ивана Прохоровича.
И он стал рассказывать:
— Было это в Ленинграде. В ту пору фашист заткнул узкое горло Финского залива минами, и у нас не оставалось никакой возможности выйти в море. Враг был уже на окраинах Ленинграда, а мы бездействовали. Ну, сами понимаете, настроение мрачное, злости у всех много, а выплеснуть ее некуда. Многие стали на сухопутный фронт проситься. Но если с надводных кораблей туда еще пускали, то нам и заикаться об этом не позволяли.
