Выключив мотор, он высматривал место для посадки и думал: «Здесь или нет?» Снизу хлестнули две яркие линии трассирующих пуль.
Круто набрав высоту, самолет повернул обратно, бензин был на исходе, приходилось возвращаться на аэродром.
Через полчаса машина Рокотова снова ушла в воздух.
Летчик начал кружиться над другим хутором. Планируя над самыми деревьями, он перегнулся через борт кабины и что есть силы закричал:
— Партизаны! Партизаны!
Его снова обстреляли. Снова пришлось уйти ни с чем.
Четыре раза пересекал он линию фронта, четыре раза в хуторах и аулах вызывал на себя вражеский огонь.
Во время пятого полета Рокотов забрался далеко в горы и здесь увидел небольшой хуторок на краю поля.
Сколько ни раздавался над этим хутором рокот мотора, сколько ни кружил летчик, почти задевая колесами крыши, снизу никто не стрелял. Тогда он приземлился и, вытащив пистолет, пошел к видневшейся неподалеку хате.
— Стой! Кто идет? — окликнул его голос из темноты.
— Летчик! — ответил он.
Из темноты раздались радостные восклицания. Его ждали.
Завернутого в теплую бурку раненого внесли в самолет. Начинало светать, Рокотов, отдав и взяв почту, наскоро попрощавшись с партизанами, вылетел в обратный путь.
Когда самолет Рокотова приземлился на аэродроме, к нему рванулась санитарная машина. Вслед за «санитаркой» подкатил «виллис» командира соединения. Рокотов начал докладывать о полете, но удивленный возглас начальника санитарной службы перебил его.
— Товарищ генерал! Товарищ генерал! — кричал доктор. — Это же наш Селезнев!
Рокотов, генерал, воентехник Петя, перегоняя друг друга, бросились к санитарам. На носилках лежал Селезнев. Тот самый Селезнев, портрет которого в траурной рамке вот уже год висел на стене походного офицерского клуба.
После ухода летчиков начал собираться и Бодалевский.
— Значит, сегодня вы последний день в госпитале? — спросил он Галю.
— Да.
— Так вы помните: я и жена обидимся, если вы не поживете у нас.
— Спасибо, Иван Осипович. Я побуду у вас несколько дней.
— Почему же так мало?
— Ухожу в армию.
— Боевая у вас семья! — проговорил Бодалевский.
— Казаки! — гордо сказала Галя. — Советские казаки!
— Служить вы тоже идете в казачьи части? — спросил Бодалевский.
— Еще не знаю. Это ведь не от меня зависит.
Последнюю ночь в госпитале Галя спала беспокойно и поднялась очень рано.
Взяв у дежурной сестры пачку свежих газет, она устроилась поудобнее в кресле, раскрыла «Красную звезду»… и у нее потемнело в глазах.
