— Вас отбили и охраняют, рискуя жизнью! — ответила она. — А идем мы в партизанский отряд. Отныне вы все будете его бойцами.
— Эх, сестричка, — проговорил матрос, неотступно следующий за Павловым. — Радость-то для нас какая!
— Прежде всего нам нужно подумать о том, как искупить свою вину перед родиной, — сказал капитан, раненный в голову.
— То-есть… о чем вы говорите? — заносчиво спросил лейтенант.
— Я говорю о плене, в который вы попали совершенно здоровым.
— Да, но нас окружили, — забормотал лейтенант. — Не было другого выхода…
— Сейчас не первый день войны, чтобы бояться слова «окружение». Целые корпуса специально прорываются в тыл врага и громят его. Но даже если положение безвыходное, биться нужно до последнего, — произнес капитан и отвернулся от лейтенанта.
Сидевшие в тюрьме гестапо знали, что капитана фашисты вытащили из пылающего танка и в сознание он пришел лишь через три дня, уже в камере. Лейтенант пожал плечами и счел за благо отойти в сторону.
В пути один из тяжело раненных умер. Тело его все же донесли до «Лагеря отважных» и положили под кустом, накрыв шинелью.
Шурик, как приказывал Селезнев, отправился на пост к руслу потока. Несколько человек начали ломать ветки для постелей раненым. Ни ножей, ни тем более топоров не было, и ветки ломали руками.
К рассвету лагерь спал. Лишь Тоня, раненный в голову капитан Стрельников и двое матросов — Павлов и Копылов — сидели около родника и вели неторопливую беседу. Каждый рассказывал о себе.
Как бы по уговору, никто не спрашивал Тоню об отряде. Не выдержал только порывистый Павлов.
— А что это у вас за крепость «Севастополь», товарищ военфельдшер? — обратился он к Тоне.
Но Копылов толкнул его в бок и насмешливо сказал:
— Ты что это? На флоте сколько лет прослужил, должен понимать: скажут, когда надо.
Павлов смутился.
Люди один за другим начали подниматься. Тоня пошла в избушку и занялась осмотром раненых.
— Товарищ военфельдшер, — доложил Павлов, — с гор спускаются какие-то люди.
Тоня вышла на крыльцо.
— Вот и наши! — сказала она и испуганно замерла: среди идущих не было Вовки.
— Вовка! — закричала она, с плачем бросаясь к Селезневу.
— Ты чего? — удивился майор. — Вовка в крепости. Чего ты, глупенькая?
— Правда? — недоверчиво спросила Тоня. — Он не… не ранен?
— Здоров!
— А вы как себя чувствуете? — рука Селезнева была перевязана.
— Ничего. Рассказывай, что у тебя.
Особенно заинтересовал Селезнева разговор с лейтенантом. Он подробно расспрашивал, что говорили лейтенант и раненый капитан, как отнеслись к этому остальные.
