Желание пропало начисто, как будто рядом с ним и вправду лежала высохшая египетская мумия. Больше всего на свете Арсеньеву хотелось сейчас просто уснуть. Положение было идиотское: если он немедленно не начнет приставать, то она подумает о нем невесть что. Больше всего это поколение не любит, конечно, лохов и разинь, потому что их девиз как раз и есть: хватай, давай, немедленно! А если она будет сопротивляться – не насиловать же ее?
– Юля, – тихо позвал Арсеньев.
– Я здесь, – немедленно отозвалась она.
Арсеньев выпростал руку из мешка, рука застыла на весу, хорошо видная на синем фоне палаточной ткани, сквозь которую просвечивало небо. Почему-то немыслимым показалось сейчас даже обнять девушку.
– Дай мне руку, – сказал он.
– Возьми.
Юля зашевелилась, и прохладные пальцы упали в его ладонь, Арсеньев крепко сжал их…
– Я должна тебе кое-что сказать, – услышал он ее взволнованный шепот. – Ты обо мне, наверное, очень плохо думаешь. Что я поехала сюда с тобой…
– Нет, что ты!
– Не перебивай. Я хочу сказать тебе что-то очень важное. Обо мне. Ты можешь думать, что хочешь, но я… Ай! Что это? Какой ужас!
Юля резко села, Арсеньев услышал шлепок.
– Оно меня ужалило! Очень больно…
Арсеньев нашарил в кармашке палатки фонарь. Юля сидела, скорчившись, держась за шею.
– Посмотри, что там у меня! Там должно быть жало.
Арсеньев осторожно откинул ее тяжелые волосы, в свете фонаря казавшиеся черными, и увидел вздутие на коже, какое бывает от укуса комара, только намного крупнее.
– Это твоя карамора! – воскликнула Юля, двумя пальцами держа перед его глазами убитое насекомое. – Не бойся, не кусается, добрая такая! – плаксивым голосом передразнила она.
Арсеньев взял карамору из ее рук и подставил под луч фонаря. Длинные ноги еще шевелились.
– Но ведь правда! Я читал, что караморы вообще не едят. И нет у них никакого органа, чтобы кусаться. Они просто рождаются, живут и умирают, когда кончается энергия. Странно…
– Ученые, мать вашу! Представить не можешь, как болит. Завтра же, на рассвете, едем домой. Точка. Я на базу еще успею, к девчонкам.
– И к мальчишкам, – горестно подумал Арсеньев, вспомнив, о чем она говорила по телефону с мамой.
Меж тем Юля шумно завозилась, снова заворачиваясь в мешок, и пробормотала про себя:
– Какая же я дура, что поехала сюда – вообще! С профессором этим…
Спустя какое-то время восстановилось прежнее равновесие, но Арсеньев уже не мог не то, чтобы прикоснуться к девушке, но и даже заговорить с нею.
